— Не болят?

Романов усмехнулся:

— Нет, конечно.

— А на погоду?

— Я тебе что, дед старый? Не думай и не переживай. Они уже много лет не болят.

— А у меня огнестрел болит перед дождем, — вздохнул Славка.

Вадим посмотрел на простреленное плечо друга. Там остался круглый, с двухрублевую монету, след с оплавленными краями, к которому вела тонкая полоска послеоперационного шрама.

— У тебя не рана болит, а кость, в которой пуля застряла, — пояснил Вадим.

— Наверно. Мне, слава Богу, уже кошмары перестали сниться, что я там так и остался.

Вадим отхлебнул и промолчал.

— Ты знаешь, мать ничего не помнит… из того дня… она его не помнит, — тихо признался он.

Славка, намереваясь отпить, так и замер с кружкой в руках.

— Ты…

— Я спать нормально стал только через пару лет, и то иной раз всякая мерзость снится. Альке всю жизнь перекорёжила, а сама ничего не помнит.

— Это она сама сказала?

— Да.

— Ты говорил, она видела Альку…

Стилист вздохнул и откинулся на спинку.

— Я не переживу, если Алька закончит психушкой. Я сначала убью мать, а потом…

— Ты чего? — всполошился Славка. — У Альки есть ты, есть я! Вадька, наших с тобой связей хватит, чтоб вытащить Альку хоть откуда! Даже не думай!