— …если башки нет, я причем? — сказал девятиклассник и фыркнул.

— Тимон? — позвал Уваров.

Тот оглянулся, и скривился уже Тимка. Понятен стал и капюшон на глазах, и «факи», и всё остальное, потому что кроме налета «тьмы» ничего и не было. Прыщавое лицо, желтые зубы в просвете лыбы (на улыбку сие точно не тянуло), чёрти что на голове — словно человек согласился сначала «под ноль», а потом по ходу пьесы передумал, и этот «недоежик» местами напоминал замерзшую лохматую тряпку-щетку, торчащую во все стороны. Худосочная шея торчала из ворота грязной толстовки как палка, на которую насаживают болванку. Здесь болванка была взъерошенной, сальной и, судя по всему, пустой.

— Разговор есть, — буркнул Уваров и шагнул в сторону.

Тимон оглядел сначала Тимку, потом посмотрел на свою свиту и хохотнул.

— А я не стыжусь… Ты ж из «второй»? Чего надо?

Тимка выпрямился и развел в стороны плечи, сунул руки в карманы (а то вдруг они, кулаки, сами решать пройтись по этой жуткой роже) и встал напротив. Краем глаза он заметил, как к нему подошел Артем, и Уваров усмехнулся: в случае чего он не один.

— Да мне до звезды, могу и при всех, — процедил он сквозь зубы, — Волкова. Кира.

Тимон скривился и фыркнул, казалось, он еле сдержался, чтоб не сплюнуть прямо здесь на пол. Ну еще бы. За такое по головке не погладят. Камеры.

— И? — бросил он с вызовом.

— Она в больнице, — будто напомнил Тим.

— И?

Уваров отвел глаза, в которых всё меркло от бешенства.

— И всё! — сказал он.

— Ну и всё, — фыркнул Тимон, повернулся к друзьям и уже было направился, но у него на пути вновь встал этот пацан из «второй». И какого хрена ему надо?

— И всё? — переспросил чужак. — А ты объясниться не хочешь?

— С хрена ли?

— А с того, что это ты довел ее до этого!

— С хрена…

— Я видел, что ты сделал с ее фотографиями. Если копнуть…