Ветер ерошил зеленые ветви березы, украшенные длинными сережками, касался детских лиц. По небу бежали барашки облаков. Лера сидела на лавочке, откинувшись на спинку, и смотрела на них. И это голубое небо так походило на голубые глаза Тимки. А тот сидел молча, чуть наклонившись вперед, сцепив руки в замок. Рубашка обтянула торс, и девочка заметила под тонкой тканью края пластыря. Наверно, из-за него Тим не может опереться на спинку лавочки. Душу царапнуло сожаление, и с уст едва не сорвалось «проссти»…

— Прости, — вдруг ожил Уваров.

Лера посмотрела на него, а в медово-карих глазах было так много всего, что Тим вздохнул.

Сейчас больше всего хотелось взять за руку, прижаться к ней губами, закрыть глаза и молчать. Не хотелось оправдываться, не хотелось объясняться. Хотелось обнять, прижать щекой к своему сердцу, чтоб она расслышала в отчаянном стуке любовь, чтоб поняла и поверила.

— Знаю, что ты обо мне думаешь… Да и со стороны всё это смотрится… так себе. Но ты не громоотвод… и не передержка. Всё, что произошло, не изменить. Всё, что было до тебя, это было до тебя… А ты…, — парень смотрел в глаза, и его небо отражалось в ее меде, — ты мне не просто нравишься. Я тебя люблю.

Лере пришлось закусить губу, чтоб взять себя в руки. Даже челка не спасала. Тим сидел с той стороны, где лицо было открыто, и девочка понимала, он специально так сел, чтобы видеть ее реакцию на его слова. Чтобы не позволить ей вновь спрятаться ни за челкой, ни за маской. Это раздражало.

— Всё? — спросила она сухо.

— Нет, — сказал Тим и поднялся, встал напротив девушки, — я тебе докажу это.

— Не нужно мне ничего доказывать, Уваров.

— Нужно, Соколова Валерия Николаевна. Да, и кстати. Помнишь, я говорил тебе, что поцелую, если поймаю на лжи, поэтому за поцелуй я извиняться не стану. К тому же, я оказался прав. Ты призналась…

— Уваров! — вскинулась девочка с лавочки.

Она неожиданно оказалась так рядом, что рука парня — сама по собственной воле — подхватила ее за талию, привлекла к себе. Он был так близко, что ладошки, чтоб сохранить хоть какую-то дистанцию, уперлись в широкую грудь. Тимка накрыл их своей огромной пятерней, прижал, и Лера почувствовала, как в правую стучит сердце влюбленного парня. Стучит быстро и томительно, и собственное сердце словно сорвалось в стремительном беге. А Тим склонился к девочке, губы коснулись волос у виска, а дыхание — щеки.

— Я тебя люблю, — шепнул он и, убрав руки, отступил, подхватил рюкзак и пошел со двора. Лера была взволнована настолько, что даже слова не могла из себя выдавить. А парень развернулся и прокричал: — Завтра в три часа игра между нами и «первой»! Я буду тебя ждать!