Лера не была излишне сентиментальна. Она не пересматривала старые фото, но сейчас, в этот самый момент кто-то невидимый трогал и трогал за тонкие струны божественной скрипки, и слезы выступили на глаза. Но вот погасло последнее фото, и из темноты проступило мужское лицо. Лера не знала этого человека и… знала его. Он еще не произнес и слова, а она уже будто слышала его голос.
— Здравствуй, дочь, — сказал мужчина, и в этот момент слезы брызнули из глаз. И отец, отец он тоже волновался. У него сбивался голос, и глаза сверкали. — Я до вчерашнего дня даже не знал, что у меня есть ты. Я дурак. Прости меня. Четырнадцать лет я даже не предполагал, что те минуты счастья, что мы провели вместе с твоей мамой, подарят нам тебя. Лера, твой отец… Это я виноват, что ты выросла без меня. Я искал маму, но под фамилией Соловьёва. Не спрашивай, как сокол стал соловьем, я не силен в орнитологии. Да и Тосно я перепутал с Тихвиным. Не знаю как. Вот так отложилось в памяти, и я ничего с этим поделать не могу. Уже не могу. С мамой Верой мы ездили в августе две тысячи шестого года в Тихвин, были в школах, но Соловьёву Ксюшу не нашли. Ну а про мамин телефон ты уже слышала… Сейчас я волнуюсь, как никогда в жизни. Сейчас я держу экзамен перед собственным ребенком и должен понравится. Ведь если… если ты не примешь меня, не простишь… даже не знаю, как дальше жить. Потому что со вчерашнего дня эпицентр моей Вселенной сместился и им стала ты, Лера. Очень хочу тебя обнять! Люблю тебя, дочка!
Тут лицо ушло в затемнение, и видео остановилось. Девочка еще несколько секунд смотрела на погасший экран Виндос-проигрывателя и не понимала, что дальше. Она даже пошевелила мышкой, чтоб вновь запустить видеоролик.