Я пробивался сквозь темноту. Повернулся во сне и посмотрел на облачное небо. Так же поступил и Брайан, его стальной взгляд то поворачивался, то поднимался, когда он опускал меч.

— Макс.

Я рывком проснулся. Не подумав, я пошевелил левым плечом и поплатился за это всплеском ослепляющей боли.

— Ты разговаривал во сне. — глаза Тисаны, опустившиеся на мое плечо, были окольцованы тьмой и тяжелы от беспокойства. — Все еще?

Я даже не мог разжать зубы.

— Ничего страшного.

— Глупый, — проворчала она и откинула занавеску, подзывая Саммерина.

***

Я вздрогнул и посмотрел на двух сиризенцев через открытую занавеску. Они находились на противоположной стороне лодки, но я чувствовал, что они смотрят на меня, и это ощущение было не менее неприятным из-за отсутствия у них глаз. Вознесенные, они были жуткими. Я сопротивлялся желанию скрестить руки на голой груди.

— Не могли бы вы закрыть это, пожалуйста? Мне не нравится, когда ауди… — оставшаяся часть предложения была потеряна в сдавленном шипении между зубами, когда Саммерин коснулся кожи вокруг моей раны.

Он нахмурил брови.

— Правда? Я даже близко не подходил.

Тисана задернула занавеску, не отрывая от меня взгляда.

— И пахнет очень плохо, — заметила она.

Несмотря на себя, улыбка дернулась у меня на губах. Как всегда, тактично. Иногда я думал, не стоит ли мне обидеться, что я никогда не получал ничего из того сахаринового очарования, которое она создавала для всех остальных, но я понял, что это действительно был больший комплимент. Никакого подсчета ее танцевальных шагов со мной.

— Спасибо, Тисана. — я взглянул на Саммерина, который теперь с каменной сосредоточенностью смотрел на темный участок моей кожи. — Что именно?

Я все еще не мог понять, что это. Это точно был не ожог, но и не порез, и болело оно сильнее, чем почти любая другая травма, которую я когда-либо получал. Это о чем-то говорило.

И, как бы ни было стыдно, Тисана была права — от него действительно начало вонять.

— Я никогда не видел ничего подобного раньше, — сказал Саммерин. Тисана снова подошла к нему, в ее глазах было беспокойство. Беспокойство и завуалированное чувство вины.

— Это не… — начал говорить я.