За эти дни мы с Лессви отлично сработались. Да, этот парень любит сопли о форму вытирать, но честный и работящий малый. Сколько мы с ним народу повытаскивали из-под завалов и не сосчитать.

Сейчас у нас передых. Он пошел перекусить где-нибудь достать. Из жратвы в городе только хлеб из сорняков, в позапрошлом году прогоркший эль, да соленья какие-то по запасам иногда устается выудить. Когда ворота только опустили, какое-то время с обозов подкармливались. Да мало там еды-то, с юга она должна была идти по большей части. А никто сюда через перевал не рвется, все, наоборот, туда уходят. Скоро голод в Митарр придет, будто мало нам былых напастей

И, грустно, конечно, признавать, но времени с момента землетрясения больно много прошло. Все больше мертвых под завалами, все меньше живых. Очень тяжко целый день разгребать обломки и находить лишь мертвецов. Стоишь и думаешь, а ведь на соседней улице могли еще живых найти. А завтра, когда будем там разбирать завал, тех уже не будет на белом свете. Гадство! На севере, как назло, всегда строят дурацкие дома, у которых только первый этаж каменный, а остальные деревянные. При землетрясении все эти дома рассыпались в груду камней и досок, и, чтобы разгрести один завал, уходит невероятное количество времени.

Лессви не заставил себя долго ждать. Этого добродушного борова было видно за версту, благодаря огромной фигуре и манере ходить как обгадившийся медведь. Он тащил в руке какую-то крынку, а подмышкой нес бумажный пакет, что был покрыт жирными пятнами.

– Эля полкрынки, да пару копченых рыбешек. Коптили явно уже после того, как она завоняла. Не густо сегодня. – Лессви стал разворачивать свой скромный улов в неверном свете факела.

– Перебиться хватит. Пока работаешь жрать особо-то и не хочется.

– Твоя правда, но еды в городе все меньше. Обозы уже пустые. А то, что выбрасывали по обочинам у ущелья, уже настолько попортилось, что никак не употребишь. Скоро начнем друг дружкой завтракать.

– Типун тебе на язык! Только этого-то нам и не хватало.

– А что делать-то? Даже нам уже никто ничего не дает, все лавки свои позакрывали. День, когда грабить и убивать начнут за две гнилых морковки уже очень близок, помяни мое слово.

– Заткнись!

– Что?

– Тихо, твою мать!

Лессви осекся и прислушался. Толпа мерно шла через город. Люди шаркали сбитыми сапогами о мостовую, усеянную мусором и обломками. Те, кто стоял по обочинам улицы и чего-то ждал, иногда перешептывались. Все эти звуки сливались в мерный гул, из которого изредка выбивались окрики, рыдания, да громкие причитания. Но только что что-то выбилось из привычного ритма. Звук был будто писк раздавленного котенка, что по собственной дурости угодил под колеса телеги. Мы стояли не двигаясь, и тщательно вслушивались в мерный гул мертвого города.