«Сверхъестественное» Миядзаки – это стратегия продуманного отсечения привычных связей, альтернатива традиционному японскому взгляду на природу, который, признавая ее дикость, предпочитает рассматривать ее как нечто поддающееся приручению и культивации[287]. В фильме природа видится прекрасной, священной и грозной, но в то же время мстительной и жестокой. Воплощенная в духовно недостижимом Сисигами, она существует в глазах Эбоси и двора Ямато как еще одна грань Иного, объект, который должен быть отвергнут и в конечном итоге уничтожен.
Тема отречения и разрушения возвращает к понятию отверженного Иного, затронутого в начале этой главы. Безусловно, одна из главных стратегий Миядзаки в «Принцессе Мононоке» – показать мир, в котором отверженные мстят сами за себя. Это не совсем оригинальное видение мира (подобная версия появляется в «Акире»). Оно существует на границах японской культуры XX века и подрывает доминирующий дискурс современности и прогресса посредством представления альтернативных видений, отдающих предпочтение иррациональному, сверхъестественному и апокалиптическому. Часто эти воззрения связывают с женщинами[288]. На протяжении большей части XX века женщины в модернизирующейся Японии рассматривались, по словам литературоведа Нины Корниец, как объекты «ностальгически сверхъестественные»[289]. Корниец предполагает, что современная тенденция ассоциировать женщин с ностальгическим сверхъестественным на самом деле является формой отвержения, процессом, в котором «культурно отталкивающие аспекты древнего и недифференцированного материнского тела»[290] отвергаются и отбрасываются от доминирующей общности. Презрение к Иному (женское, сверхъестественное, древнее и тому подобное) позволило развиваться современному японскому субъекту мужского пола.
В «Принцессе Мононоке» идут два разных и почти противоречащих друг другу процесса.
В «Принцессе Мононоке» идут два разных и почти противоречащих друг другу процесса.
Во-первых, месть отверженных заключена в диком и агрессивном теле Сан. Во-вторых, осуществляется провокационное признание сложностей «прогресса», драматизированных через характер Эбоси. Обращаясь сначала к вопросу об отвержении, мы находим много примеров этого процесса как в кино, так и в литературе, от дикой и соблазнительной женщины-призрака в фильме Мидзогути «Угэцу» до лесной чародейки из рассказа Кёка Идзуми «Коя хидзири» («Монах с горы Коя»). Хотя Сан описывается в основном в асексуальных терминах, взаимодействие с кровью и одержимость духом связывает ее с древними архетипами свирепой женственности – шаманками, горными ведьмами и другими демоническими женщинами, которые являются противоположностью непреходящей, поддерживающей фигуры матери. В этом свете женственность Сан сочетается со сверхъестественной природой, воплощенной Моро в сопротивлении современности. Однако, в отличие от женщин в «Коя» или «Угэцу», которые склоняются перед миром Символического (термин из буддийских писаний), Сан способна нанести ответный удар «цивилизации».