- Брат! - воскликнул граф с сияющими глазами,- ты превзошел наших великих предков.

Юлиуш, дрожа как в лихорадке, стоял сбоку. Лицо у него пылало, глаза горели благородной решимостью.

- Пан Миколай,- произнес он взволнованным, но твердым, уверенным голосом,- твои великие замыслы требуют и средств немалых! Узнав о целях твоих, я ни в коей мере не могу принять твой дар. Возвращаю его тебе, пусть он лучше послужит победе твоей идеи.

Миколай Жвирский посмотрел на юношу с радостным и теплым чувством. Он сердечно пожал ему руку и, заметно растроганный, сказал:

- Оставь его себе, благородный юноша, и распоряжайся им в сфере своей деятельности. Средств у меня достаточно. Кроме значительной суммы наличными, которую я себе оставил, есть у меня и другой богатый источник. В одну из своих светлых минут покойный отец мой доверил мне тайну: оказалось, что в усадьбе спрятаны фамильные сокровища,- золото, которое еще мой дед предназначал исключительно для общественного блага. Как в свое время мой отец деду, так и я должен был поклясться отцу, что никогда не трону эти сокровища, разве только pro publico bono! И, кажется мне, что, распорядясь ими теперь, я не нарушу присяги.

Юлиуш покачал головой, отнюдь не убежденный.

- Но помилуйте, я вам совсем чужой, а у вас дочь!

В глазах Миколая Жвирского зажегся загадочный огонек. Он быстро взглянул на юношу, который в это время с восхищением и обожанием пожирал глазами юную красавицу. Лицо старосты посветлело, и странная улыбка тронула его губы. Одной рукой он обнял Ядвигу, другой притянул к себе Юлиуша.

- Да, у меня есть дочь, единственная, обожаемая; брат мой Зыгмунт обещал быть ей отцом, а ты, Юлиуш, сын мой, кем ты хочешь стать для нее!… Братом или мужем? - добавил он после краткого молчания.

Ядзя вскрикнула и дрожа спрятала зардевшееся личико на груди отца.

В первую минуту Юлиуш онемел, внезапное счастье оглушило его, казалось, он вот-вот лишится сознания.

- Отец мой! - воскликнул он наконец, почти обезумев от радости, и, приникнув устами к его руке, не слишком понимая, что делает, опустился на колени перед девушкой.

И какую дивную группу вдруг увидела в своих стенах эта мрачная, тускло освещенная комната! Как прекрасен был наш «дегтярь», его вдохновенное, озаренное как бы неземным сиянием лицо, между двумя юными пригожими существами, трепетавшими от прилива взволнованных чувств и надежд! Сбоку стоял граф, серьезный, осанистый и тоже взволнованный, у него блестели слезы на глазах, а за ним старый слуга на коленях, заливаясь счастливыми слезами и сложив на груди руки, шептал в простоте своей славной и благородной души: