Однако пора уже нам и внутрь заглянуть. Шум в корчме стоит неслыханный. На праздничную послеполуденную беседу сошлась «У Органиста» вся рычиховская громада и сразу заняла главный стол, который тянулся от стойки у двери до противоположной стены.

Во главе стола с надлежащим достоинством расположился, разумеется, войт, за ним, согласно возрасту и достатку, расселись именитые хозяева.

Горбатый Органист в заломленной набекрень ермолке, со своей неизменной добродушно-насмешливой улыбкой на губах, снует по комнате и подливает то одному, то другому из большой жестяной манерки. Как обычно, он очень любезен со всеми, но особое внимание и почтительность оказывает человеку, что сидит за столом рядом с войтом и, сдается, верховодит собранием. Все со вниманием слушают его и, судя по всему, угощаются за его счет.

Но при этом по платью его и по наружности видно, что он не здешний. Это уже немолодой, сильный, плотного телосложения человек, в черной круглой шляпе и простой, серого цвета сермяжной свитке, подпоясанной широким ремнем. Черные пятнышки дегтя, испещрившие его лицо, руки и одежду, позволяют предположить в нем одного из тех сельских торговцев, что в одноконной тележке с небольшим запасом своего товара странствуют по отдаленным от городков дорогам.

И действительно, «кум Дмитро», как все его называют, был заезжим дегтярем. Его очень хорошо знали и часто видели в этой стороне. Уже по той фамильярности, с какой он «тыкал» всем без исключения хозяевам, видно, что он не впервой имеет честь угощать рычиховскую громаду.

В эту минуту он говорит собравшимся хозяевам что-то очень важное, ибо все так усердно впились в него глазами, будто жаждали поймать и понять каждое слово еще до того, как оно слетит с его уст.

Кум Дмитро говорит горячо, с каким-то особенным подъемом:

- Ничего на свете даром не дается! Даже Господь, с великой его щедростью, не обещал нам даром счастья ни на земле, ни на небе. И земля нас даром не кормит, за все мы должны платить, дешевле или дороже, легко это или трудно... А вот вы всё хотите получить даром, - добавил он, помолчав, и стукнул куликом по столу, а потом еще с досадой сорвал шляпу с головы.

Лишь теперь стало возможно разглядеть его лицо, а выражение этого лица было удивительное. Стоило однажды мельком увидеть его и уже нелегко было забыть. Густая, коротко подстриженная, вся в черных пятнышках дегтя борода оставляла свободным только маленькое пространство возле носа м глаз, спрятавшихся под низким выпуклым лбом, таких быстрых и неспокойных, что невозможно было отгадать их цвет. Вздернутый с широкими крыльями нос придавал его физиономии выражение какой-то дикой страсти, тогда как тщательно вылепленный череп и крепко сжатые губы со всей очевидностью свидетельствовали о необычайной энергии и силе духа.