— Что? — Омод оторвался от огня в камине, стараясь сосредоточиться на том, о чем говорил учитель.

— Морхольты, — понизив голос и посмотрев по сторонам так, будто их прямо в этой комнате могли подслушать, ответил старик. — Здесь все, что вы просили, и все, что мне удалось найти — этого нет в официальных бумагах.

— Благодарю, мессир, — произнес Омод, забирая у него свитки и кидая в огонь. — Но я уже добыл информацию из первых уст.

Вскрикнув, старик простер руки, словно мать, на глазах которой в огонь только что кинули ребенка.

— Но ваше величество… — растерянно пробормотал он, не в силах оторвать взгляд от телячьей кожей, с тихим свистом корчащейся в языках пламени. — Там ведь были ценные данные. Про то, как готовился заговор, и что случилось семь лет спустя…

— Мессир Даррен, — Омод приблизился и взял его за обе руки. — Прошу, поверьте, это уже не нужно. Мое поведение может показаться странным, но я сейчас, как никогда, в себе. Мне хотелось бы поблагодарить вас за все, что вы сделали, а теперь давайте отпразднуем.

— Что? — Старик растерянно обхватил кубок, который Омод ему вручил, и молча посмотрел на золотистую струю, заполнившую его до самого ободка.

— Пейте, мессир Даррен, — произнес Омод, подталкивая кубок за донышко к его губам. — Сейчас праздники, и скоро мой День рождения. Время веселиться.

Старику хватило трети кубка, чтобы взгляд поплыл, а расстройство при виде сгоревшего пергамента сменилось благодушием и словоохотливостью, подтолкнувшей его пуститься в воспоминания обо всем случившемся в его бытность учителем.

Омод и сам чувствовал, что захмелел, но этот хмель не путал мысли и не оседал внутри неприятным осадком, а напротив, наполнял легкостью. Лишь помирившись с леди Лорелеей, он понял, как тяготила его эта размолвка. А предстоящее продолжение уроков обещало скорейшее избавление от того, что терзало его больше всего. И от страха перед приближающейся ночью.

* * *

— Это для его величества?

Увидев привалившегося плечом к стене юношу, Ингрид вздрогнула.

— Да, — произнесла она, быстро опустив глаза.

— Постой, — остановил оруженосец, когда она хотела пройти мимо. — Он сейчас занят и не сможет тебя принять. Кажется, ты носишь ему столько еды, что он уже давно должен был превратиться в толстяка.

Ингрид промолчала, надеясь, что желание говорить у оруженосца скоро пройдет. Но тот не только не утратил его, а, напротив, перегородил путь.

— Тогда я принесу ему еды позже, — произнесла она, собираясь отвернуться.

— К чему же добру пропадать? — оруженосец сунул палец в похлебку. — Мм, неплохо. Только успело остыть, — заметил он, облизывая его. — В отличие от нашего короля. Он ведь красив, не правда ли, Ингрид?