— Сир…

— Уходите, уезжайте немедленно, если не хотите, чтоб вас обвинили в государственной измене, как вашего отца, и казнили.

— Мне все равно. Вы должны меня выслушать.

— Так вы желаете говорить? Вести пустую ограниченную беседу с болезненным мальчиком?

Я остановилась, но тут же продолжила путь. Его величество усмехнулся и стер кровь из-под носа.

— Вы лживая. Я еще никогда не встречал таких лживых женщин.

— Я лишь сказала так мужу, это ничего не значащие слова.

— И часто вы делитесь с ним такими ничего не значащими словами?

— Нет, меж нами с Рогиром нет такого доверия, как…

— Меж нами с вами? — перебил он.

— Да…

Омод расхохотался злым отрывистым смехом.

— Если б мог, то отправил бы вас на плаху прямо сейчас. Пропадите вы пропадом со всей вашей ложью и тайнами.

— Нет никаких тайн, — схватила я его за руку. — Больше не будет никаких тайн.

Он попытался вырваться, но я не пустила.

— Нет, постойте, я докажу. Идемте.

— Куда?

— Туда, куда вас, верно, не водила мать.

Не отпуская его, я двинулась вперед, чувствуя, как стучат зубы. Он все же последовал за мной, хоть и попытался сперва сопротивляться.

Снаружи в лицо ударил ветер, коля щеки острыми снежными иголками, но я даже не почувствовала холода — так сковало все внутри. Омод шел рядом тоже молча, и только рука пылала, словно через нее вырывался внутренний жар.