Гурьянов ужаснулся. Неужели он говорил это?
– Но бедра-то возлагали? – вырвалось у него.
21. Все мы живем на земле
21. Все мы живем на земле
Неужели Аглая Владиславовна? Не видел ее сто лет. Года два назад Гурьянов, конечно же, испытал бы страшный стыд при встрече с нею – ведь он после смерти матери виделся с ней всего несколько раз. Но сейчас он лишь вздрогнул, когда она посмотрела на него. Старушка явно не узнала его. Никто меня больше не узнает, даже она, с болью подумал Гурьянов. Постарела как… Что она делает тут? Неужели просит милостыню? О, Господи!
Гурьянов вытащил портмоне, изучил его содержимое и подошел к парню, торгующему лотерейными билетами.
Аглая Владиславовна смахнула тем временем с камня мусор, вынула из сумки картонку, пачку старых газет, соорудила из них на высокой ступеньке гранита нищенский свой трон и расположилась на нем, как августейшая особа.
«Господи, дай мне с душевным спокойствием…»
Открыла заветную тетрадочку и стала читать, шевеля губами. Слипшиеся страницы, потерявшие белизну и упругость, исписанные ею еще четверть века назад, когда век ее золотой уже пошел к закату, обветшавшие страницы уже и не читались. Но она по привычке читала. Читала, точно так же, как по привычке жила потерявшую белизну и упругость жизнь.
«…встретить все, что даст мне сей день».
Чернила выцвели, бумага истончилась и обтрепалась скорее не от ежедневного соприкосновения с пальцами и глазами Аглаи Владиславовны, а от воздействия ничего не щадящих безучастных мгновений времени. От них школьная тетрадочка в двадцать четыре листа скоро превратится в решето. Как папин шарфик, что носил он на шее… тут он, в этом кармашке, где ж ему еще быть?
Подошел крупный мужчина с изможденным лицом. В глазах его страдание. Вроде видела где-то его, а приглядишься – вроде и нет. Бородка с усами вроде как шли ему, но он словно занавесился ими. За ними не угадывалась душа. Да мало ли их, лиц этих, за жизнь промелькнуло! Поздоровался. Лицо как будто знакомое. Светлое. Сейчас и лица-то у всех почернели – то ли бомжи с мороза, то ли из Африки народ.
– Здравствуйте, – ответила Аглая Владиславовна.
Мужчина топтался на месте. Она отложила тетрадочку и спросила у мужчины, не забыл ли он чего здесь.
– Нет, – ответил тот, смутился и отошел, оглянувшись.
Она снова взяла тетрадочку. Мужчина не уходил. Он снова направился к ней.
– Извините, – сказал он. – Простите мою настойчивость и бестактность. Вы ведь Аглая Владиславовна?
Она вгляделась в его лицо. Усы, бородка. Глаза. Что-то знакомое в глазах, но это знакомое где-то вдали, не разглядеть уже. Вроде видела где-то. А вот голос точно слышала. Сколько их прошло в ее учительской практике! А сколько прошло здесь, многие туда-сюда каждый день ходят…