Сначала была Синтия. Не забуду, как его голубые глаза загорелись как солнце, сияющее на леднике, когда он впервые обнял ее. Сердце перевернулось в груди раз десять, когда Дрейк взял меня за руку. В его улыбке я увидела столько благодарности, надежды и любви, что хватило бы и на сотни жизней.
Потом был Дэвис. Он все такой же буйный и прыткий, как в день появления на свет, – и я не могу сказать, что удивлена, учитывая, кто его отец.
А затем малыш Рэнди. Ему еще нет и годика. Почему-то у меня ощущение, что он всегда будет самым спокойным в этой банде, даже когда вырастет.
Я была единственным ребенком, все эти подводные течения в отношениях между братьями и сестрами были совершенно неизведанной территорией. К счастью, мама всегда знает, как с ними обращаться. Дрейк был все время рядом, поддерживая. А также их удивительная тетя и моя сумасшедшая невестка Энджи.
Дрейк сжимает мою руку.
– Все в порядке, милая?
Я целую его в щеку.
– Иди спать. Уже поздно. Я послежу.
– Нет, я останусь.
– Тебе утром на работу, шериф. – Я подмигиваю ему. – Помнишь? Это же ты все время говоришь, что этот город не будет работать сам по себе.
Мне нравится хвастаться этим. Он выиграл выборы три года назад с 95 % голосов после ухода Родни Уоллеса. Все любят его, но он
Дрейк хватает за талию и прижимает к себе, словно читая мои мысли.
– Чушь. У меня всегда есть силы, чтобы помочь жене кому-то родиться на белый свет. Это не Хартс Эйдж[33]. Даллас тихий город, – говорит он с улыбкой, прижимаясь лбом к моему.
Боже, как я люблю это отчетливое, привычное ощущение жара его кожи. После всех этих лет я благодарна судьбе за него.
– Твои слова да богу в уши. Повезло, что мы разобрались со всеми самыми большими проблемами много лет назад и тебе остается лишь преследовать случайного грабителя банка или наркомана.
– Аминь, – ворчит он. – Как по мне, лучше бы этой чертовой трагедии остаться там, где она произошла, за границей нашего штата, в Монтане. Я тут уже не единожды думал, что Кинсливилль в то время, пока я рос, был дурдомом.
– Послушай, я серьезно. Тебе надо поспать, любимый, – говорю я, нежно проводя рукой по его лицу. – Иди. Я позабочусь обо всем. С Амелией все будет в порядке.
Сказать, что он состарился, как хорошее вино, было бы не совсем верно. Скорее, как выдержанный бурбон. Иногда я думаю, что еще лет пять, и он станет седой как лунь, и это меня беспокоит.