За семь лет брака я научилась его поддразнивать, но и Дрейк не терял времени даром. Он умудряется заткнуть рот одним лишь движением бедер, когда я прогибаюсь. Толчки превращаются в одно сплошное огненное трение и скольжение. Его пальцы впиваются в кожу, прожигая, клеймя, ставя несмываемую печать принадлежности только ему снова и снова.

И я взрываюсь, сгораю, плавлюсь, теряя себя в этом огромном высоченном ковбое, крепко держащем за запястья, когда он подхватывает и вертит меня как куклу. Игрушку, которая была создана специально для него, чтобы владеть мною, учить, холить и лелеять.

Не могу вспомнить, сколько ослепительных оргазмов накрывает меня к тому времени, как я ощущаю его жесткие, голодные губы на плече. Дрейк тянет вверх, обнимает за талию, широко раздвигая ноги. Не знаю, как я все еще могу чувствовать что-то, когда он приближается к своему финалу и издает дикий утробный рык, от которого улетаю, зажмурив глаза и неистово насаживаясь на его ствол.

Он опустошается внутри меня. Так глубоко, так хорошо.

Выплескивает в меня всего себя, до последней капли этой расплавленной медовой сладости, что создала вокруг нас целый мир любви. Он дарит мне себя, а я лишь делаю нашу с ним вселенную чуть более населенной.

Какое там имя! Я даже не знаю, на какой планете нахожусь, когда обессиленно распластываюсь на нем. Дрейк лежит на спине в сене, тихо чему-то улыбаясь. Возможно, он гордится проделанной работой, как гордился бы на его месте любой мужчина. И я бы снова сказала, что это выглядит забавно, если бы все мое тело не служило доказательством, что Дрейк Ларкин невероятно в этом хорош.

– Люблю тебя до чертиков, миссис Ларкин, – хрипло рычит он, снова обжигающе целуя меня в губы.

– Я тоже тебя люблю, муженек, – шепчу я, обводя контур его лица, с восторгом ощущая, каким теплым, уставшим и сладким он оказывается под кончиками пальцев.

– Как только сможешь держаться на ногах, нам стоило бы проверить эту кобылу, – говорит он, помогая одеться.

Ох, черт.

– Амелия! – Я подскакиваю, спешно поправляя рубашку, и бегу впереди него.

Когда мы влетаем в конюшню, земля и небо не поменялись местами, с миром все в порядке. Рядом с матерью стоит красивый шелковистый черный жеребенок. Дрейк кивает, будто знал, что все будет хорошо. Его непоколебимая уверенность всегда поддерживает меня в моменты, когда у самой не хватает сил.

– Ну что? Есть идеи, как мы назовем этого красавца? – спрашивает он, крепко обнимая за талию.

Я улыбаюсь, потому что есть только одно имя, которое подходит. Единственный герой, кроме Дрейка и Джона, который у меня когда-либо был, тот, кто с миром почил всего несколько лет назад. Я назову его Эдисон Третий, в честь его деда, самого лучшего коня в мире.