Хотя фальсификации выборов временно решают проблему сохранения власти, они не лишают автономии конкурирующие патрональные сети и на деле скорее приводят к очевидному ущербу, стимулируя протестную активность [♦ 4.3.2.1]. В подобных условиях на территории посткоммунистического региона в ряде случаев происходили так называемые цветные революции, в ходе которых часто удавалось пресечь попытки установления автократии и вернуть политическое устройство в состояние динамического равновесия, присущего патрональным демократиям.

Мы используем термин цветные революции главным образом в силу его популярности, поскольку в большинстве случаев описываемые здесь события упоминаются именно под этим названием, а потому всем понятно, о чем пойдет речь[942]. Однако мы признаем, что эти события отличаются от классических революций[943], которые происходили на Западе в XVIII–XIX веках, потому что последние выступали против феодального строя, в рамках которого монархи полагались на божественную легитимность, а их фактический статус совпадал с номинальным. Революции вспыхивали, чтобы сменить этот тип легитимности на гражданскую легитимность, где фактический и номинальный статусы власти также совпадают. Перед классическими революционерами стояли такие задачи, как достижение равенства граждан перед законом, распределение налоговой нагрузки на всех и выборы в законодательные органы[944]. Следовательно, их истинной целью было создание институциональной структуры, в основе которой лежит гражданская легитимность.

Революции, движимые этой целью, отошли от насильственных методов, с помощью которых не только менялся тип легитимности, но и нарушалась правовая преемственность, а представители прежней власти исключались из политической жизни (часто были убиты или сосланы, как во время французской революции 1789 года), в сторону мирных, включающих в себя переговоры с представителями власти, которые согласились сменить свой режим и институциональную структуру без нарушения правовой преемственности. Смена режимов на посткоммунистическом пространстве, произошедшая в ходе революций 1989 года (иногда называемых «законными»[945]), за небольшим исключением принадлежала ко второй категории. Прежде эти режимы можно было отнести к типу коммунистических диктатур, в основе которых лежит субстантивно-рациональная легитимность, а номинальный статус правящей политической элиты совпадает с фактическим (что выражалось в конституции понятием «авангарда общества» [♦ 4.3.4.2]). Те, кто хотели изменить режим, стремились к либеральной демократии, для которой характерна легально-рациональная легитимность и опять же совпадение номинального и фактического статусов правящей политической элиты. Удалось ли осуществить это в действительности, зависело от положения жестких структур или, точнее, от того, сопровождались ли революционные изменения конституции антипатрональной трансформацией [♦ 7.3.4.1][946]. В некоторых странах это произошло, и там смогли появиться либеральные демократии западного типа (в таких странах, как Эстония и Польша), однако в других странах антипатрональной трансформации не случилось, и там возникли патрональные демократии. После этого попытки установления автократии стали в этих странах неотъемлемой частью политической жизни, а принятые во время смены режима институциональные барьеры сыграли большую роль в том, смогли ли эти режимы избежать автократии или в итоге стали ею (как Венгрия).