— Нам-то чем гордиться? — жеманно и обиженно подобрала тонкие бесцветные губы Бамбизова. — Мы люди простые, колхозники. — Она еле заметно улыбнулась. — Вот вы совсем забыли дорогу в наш колхоз. А вам бы следовало почаще туда заглядывать, хотя бы по службе, — сказала и посмотрела на Потапова, но тот не обратил внимания на ее шпильки, продолжал говорить с ней в том же бесшабашном, приподнятом тоне:

— Так ведь ездишь, дорогая Ольга Тихоновна, туда, где провал. А в «Заре» и без начальства дела идут хорошо. Умным людям советовать — только мешать.

— «Хорошо»! — проговорила она многозначительно и глубоко вздохнула. — Всем глаза замазал, околдовал. И вам — тоже…

Догадался Потапов, что пришла она к нему неспроста, что беседа предстоит долгая, но все еще надеялся: Бамбизова поймет, как ему некогда, и отложит разговор до следующего раза. Однако она не собиралась уходить, и Потапов покорился. Взял стул, сел поближе. С расспросами не торопился — видел, как она волнуется, ждал, когда немного успокоится. Бледное, измятое лицо, покрасневшие глаза и нервически неспокойные белые руки — все это было несвойственно той Ольге Бамбизовой, какой он знал ее раньше.

— Что случилось, Ольга Тихоновна?

Подавшись чуть вперед, хрипловатым голосом она твердо потребовала:

— Я, Федор Силович, пришла за помощью. Бамбизова надо спасать. Если вы этого не сделаете, он пропадет окончательно. Но я, как жена, не допущу. Не примете мер вы, пойду в обком. — Тонкие губы ее задергались, она извлекла из рукава платочек и положила его на стол под локоть. — Человек катится вниз.

До Потапова доходили слухи, что в семье Бамбизова не все спокойно. Но мало ли что бывает… Дети стали взрослыми, появились зятья, невестки. Наверное, какие-то конфликты, трения — у кого их нет…

— Какая кошка между вами пробежала?

— Рыжая, двуногая, — выпалила Бамбизова и всхлипнула. — Совсем распустился, уему никакого нет. Пьяный домой приходит, с бабами путается у всех на виду. Ни стыда, ни совести.

Оторопел Потапов, не знает, как принимать ее слова. Она всегда была фантазерка, взбалмошная, а тут, видать, совсем с ума спятила. Захохотал деланно, руками замахал:

— Да ну, не может быть! Владимир Иванович — бабник! В его-то годы! Брось, брось, что-нибудь не то… — Однако любопытство взяло верх, перестал смеяться, спросил: — Неужели правда?

— Ему уже давно бес ребра щекочет. Я только молчала, надеялась — вот одумается, вот одумается, — и заплакала, засморкалась в платок.

— Ну и ну! — Захваченный врасплох, Потапов не знал, как вести себя — возмущаться, сочувствовать или радоваться, не знал он и о чем спрашивать — вроде неудобно копаться самому в таких делах. — Кто же она?