— Ты не виноват… — тихо проговорила Конюхова и провела слабой рукой по его волосам: — Совсем побелел…

Он снял со своей головы ее руку и стал целовать, не стыдясь слез, которые текли по его щекам.

— Не надо, Володя… Вдруг войдет кто?

— И что? Нам теперь терять нечего. Аннушка, милая, давай бросим все и уедем?

Она улыбнулась в ответ, но ничего не сказала.

— Я серьезно говорю.

— Ну, что ты? Разве можно?

— Можно! Можно! — горячо говорил он. — Уедем, будем жить вместе, нам будет очень хорошо. Мы будем счастливы. Эх, черт возьми, как нам будет хорошо! Я теперь верю, что могут быть счастливые семьи. Я всегда замечал, что мы даже думаем одинаково, с полуслова, а иногда и без слов понимали друг друга. Ведь верно?

Она кивнула.

— Уедем?

— Поздно, Володя. У меня дети…

— И дети с нами.

— Им отец родной нужен. К тому же они уже не маленькие…

— Но его-то нет?

— Он вернется.

Сник Бамбизов, повесил голову.

— Не сердись на меня, Володя. Может, я глупо рассуждаю, но я иначе не могу. Не сердись. Поздно нам… — Голос у нее был слаб, говорила она с придыханиями, а тут совсем дрогнул, пропал.

— Успокойся. — Он погладил ее руку. Прощаясь, уже в дверях попросил: — Подумай, Аннушка. О нас подумай. Как скажешь, так и будет. А я готов на все.

Не успел Бамбизов выйти из ворот больницы, метнулась откуда-то ему наперерез жена. Кинулась и остановилась как вкопанная — такие чужие и сердитые, полные ненависти смотрели на нее глаза.

— Володя… — Она скрестила на груди руки, бесцветные губы что-то шептали, в глазах стояли слезы.