Еще одной инициативой генсека стала политика в отношении национальных меньшинств ДРА. Декрет № 4, изданный в мае 1978 г., провозгласил узбекский, туркменский, белуджский и нуристанский языки государственными – наравне с пушту и дари. На деле все ограничилось скудным освещением культур нацменьшинств в СМИ – пока Кармаль и его преимущественно непуштунская фракция «Парчам» не взяли на вооружение сталинский опыт. Теперь занятия в школах на севере страны велись на местных языках, а не на дари, как прежде. В Афганистан привозили книги тех советских авторов, чьи народы проживали в «братских государствах», – в частности узбеков, туркменов и киргизов. Пропаганда подчеркивала связи между этническими группами по обе стороны границы – например, между таджиками ДРА и Таджикской ССР. Предки самого генсека переселились в Кабул из Кашмира – причем отец скрывал свое непуштунское происхождение и говорил только на пушту. По слухам, Бабрака Кармаля при рождении нарекли Султаном Хусейном – но потом он взял другое, типичное пуштунское имя. Естественно, Кармаль планировал опереться на людей, раздраженных 250-летним господством пуштунов, – и пуштунам это не нравилось (особенно громко возмущались националисты из «Халька»). Казалось бы, при таком раскладе афганские нацменьшинства должны были симпатизировать главе государства – но и здесь у режима ничего не получалось. Дело в том, что многие узбеки, таджики, киргизы и туркмены ДРА являлись детьми и внуками басмачей – и не желали даже слышать об интеграции с СССР.

Национальный вопрос подтачивал и ОКСВ. Изначально там было немало уроженцев Средней Азии – и если в Северном Афганистане это сперва помогало контактировать с местным населением, то южные районы сразу восприняли шурави в штыки. Пуштуны смотрели на советских военных – и вспоминали историческое соперничество с ханами Бухары и Самарканда. Но гораздо хуже то, что бойцы «мусульманских батальонов» внезапно очутились в стране, где могли переосмыслить свои корни – причем в аутентичной атмосфере. Весной 1980 г. командование начало заменять среднеазиатов славянами.

Каким бы плачевным ни было положение правительства, борьба между «Хальком» и «Парчамом» не прекращалась. Фракции дробились на подфракции, партийная жизнь напоминала броуновское движение – и Кармаль восседал на вершине растревоженного муравейника. В июне 1980 г. он еле избавился от халькистского лидера Асадуллы Сарвари (того заслали с дипмиссией в Монголию) – и стартовали облавы на членов «Халька». В результате 13 человек – включая трех министров – были казнены. К тому времени численность НДПА возросла, ибо в ДРА, как и в других соцстранах, партбилет стал критерием успешной карьеры. В 1982 г., по заверениям Кармаля, в партии состояло 70 тыс. членов; однако наблюдатели оценили истинное количество в 20 тыс., причем не менее 2/3 были халькистами. Фракционные раздоры приобретали все более кровавый характер – съезд НДПА в марте 1982 г. завершился перестрелкой; пять коммунистов погибли. Армия по-прежнему оставалась вотчиной «Халька». Военные ненавидели и презирали Кармаля – в апреле 1980 г. они даже подняли красный флаг вместо восстановленного государственного триколора; это случилось при большом стечении народа – на параде в честь годовщины Саурской революции. Офицеры саботировали приказы генсека и министра обороны – парчамиста Абдула Кадира Дагарваля; сослуживцам из «Парчама» объявляли бойкот. Вообще в ВС ДРА царил полнейший хаос. Рядовые и офицеры, переметнувшиеся к моджахедам, никого не удивляли. Дезертирство являлось массовым, как и воровство.