Кабул олицетворял имперское присутствие в афганской деревне – и, не контролируя ее, все-таки насаждал там проекты, кардинально меняющие жизнь крестьян и кочевников (например строительство в долине Гильменд). Противоречия между старым и новым Афганистаном – вернее, между старым Афганистаном и Кабулом – вылились в борьбу между деревней и городом, традицией и современностью, местничеством и космополитизмом, феодализмом и индустриализацией, шариатом и светским правом, исламской культурой и западной культурой – и, в конечном итоге, между прошлым и будущим. Казалось, что династия Надир-шаха обречена на успех, но старый Афганистан не сдавался. Всякое действие центра рождало противодействие в провинциях. Социальную ткань растягивали в двух противоположных направлениях, она угрожающе трещала и иногда лопалась – но Кабул игнорировал прорехи вместо того, чтобы их латать. Напряжение не могло длиться вечно – рано или поздно ветхая ткань, сшитая из разных лоскутков, должна была разорваться.

Столичные политики не разработали единую концепцию реформ. Радикалы настаивали на быстрых преобразованиях, умеренные – на постепенных. Саурская революция (1978) не являлась революцией бедных против богатых или крестьян против помещиков. Это был коммунистический переворот – путч внутри городской элиты, и в его основе лежал исторический спор о том, как наилучшим образом достичь давней цели имперского Кабула – консолидировать государство.

Впрочем, настоящий конфликт случился не в столице – он разгорелся между Кабулом и деревней. Введя ОКСВ в ДРА, Советский Союз хотел оградить страну от американского влияния. Афганские левые заняли одну из сторон биполярного глобального противостояния коммунизма и капитализма, но их оппоненты-исламисты не чувствовали аналогичной связи с другой стороной. Моджахеды не разделяли американские интересы и не исповедовали заокеанские ценности. Они представляли старый Афганистан – тот самый, который Абдур-Рахман прижал, но не сумел истребить. Афганская гражданская война не имела ничего общего с «холодной войной» – она являла собой взрыв неурегулированных внутренних конфликтов и обид, накопленных за несколько веков. В 1979 г. ящик Пандоры не был сколочен – он просто открылся.

Считается, что гордые и свободолюбивые афганцы всегда объединяются против иностранных захватчиков – однако это романтический стереотип. Только в 1980 г. шурави уничтожили свыше 80 вражеских группировок, нагрянувших в ДРА из пакистанского Пешавара. Некоторые из них были крупными, остальные – маленькими. Горстка повстанцев являлась левыми либералами, кто-то поддерживал пуштунский национализм, но абсолютное большинство сражалось под знаменем ислама в качестве моджахедов. Все группировки сражались против общего неприятеля – ОКСВ, но их были десятки, поскольку они формировались вокруг конкретных лидеров. Все лидеры боролись друг с другом за власть над сопротивлением в целом – никто не желал сливаться с конкурующими отрядами и признавать авторитет их предводителей. Причина раздробленности проста – в Афганистане лидерство обусловлено личными связями. Так было и во времена Ахмад-шаха Дуррани (XVIII в.), и во второй половине XX в.; это правило действовало и в отношении коммунистов, и в отношении моджахедов.