Грег уже три дня как снял свою маску милого паренька. Уже три дня, как Тама не смыкает глаз. Уже три ночи он ее насилует. Следы есть у каждого. У него все лицо расцарапано, новый укус на руке и даже синяк под глазом.

Но в игре «кто больше пострадает» Тама заранее проигрывает.

– А классно иметь рабыню! – говорит он, потягиваясь. – Жаль, что раньше не додумался.

Лучше бы Тама оглохла. Или умерла. Она готовит своему мучителю кофе, мюсли, греет молоко. Хоть бы он подавился…

Она уже три дня ничего не ела. Ее силы убывают.

Тама машинально готовит, как будто бездушный робот.

– Я спал, как младенец! А ты?

Она ставит перед ним чашку так, что половина выплескивается на стол.

– Ай, кажется, служанка сегодня не в духе!

Он завтракает, а она моет посуду.

– Включи радио, – приказывает он.

Она подчиняется, и Грег начинает фальшиво подпевать. Конечно, все в нем фальшиво. Пока он издевается над песней «I’m Going Slightly Mad»[10], Тама берет нож, который «забыла» положить в посудомойку.

Она это уже делала. Она уже убила человека таким же оружием. Почему бы не совершить это снова.

Она оборачивается и молча бросается на Грега. Тот откидывается назад, лезвие встречает поднятую для защиты руку. Он кричит и валится со стула. Тогда Тама пытается ударить его ножом в живот, но он защищается ногами. Она теряет равновесие и падает на своего врага.

Но ее рука не дрогнула.

За Изри, за себя. За них.

Грег откатывается в сторону, и нож втыкается ему в плечо, Грег снова орет. Они одновременно встают на ноги и смотрят друг на друга.

В глазах Тамы пылает жажда крови.

Она уже не ребенок, не девушка. Но еще и не женщина.

Она чувствует себя преступницей, сильной, воинственной, она – само отмщение.