Или, например, религия. С одной стороны, говорит Бердяев, казенная церковь, мертвая, после Петра Первого совершенно уничтоженная (по бесспорной констатации Достоевского, после Петра «наше православие находится в параличе»). А с другой стороны: странники, искания, старчество, юродивые, бесчисленные секты. То есть такой феномен, когда люди ищут Бога, но вне официальной казенной и полицейской церкви. А с другой стороны, мертвое тело казенной церкви, куда все принудительно обязаны ходить исповедоваться, а священники, присягающие императору, как чиновники, обязаны выдавать начальству тайну исповеди и шпионить за паствой. Опять такое напряжение: религиозные искания людей, но совершенно в неформальных рамках, а, с другой стороны, мертвое убитое государством тело церкви, безо всяких признаков жизни и живой мысли и чувства, особенно в послепетровский период.
С одной стороны, говорит Бердяев, казенная церковь, мертвая, после Петра Первого совершенно уничтоженная (по бесспорной констатации Достоевского, после Петра «наше православие находится в параличе»). А с другой стороны: странники, искания, старчество, юродивые, бесчисленные секты. То есть такой феномен, когда люди ищут Бога, но вне официальной казенной и полицейской церкви.Или, например, говорит Бердяев, с одной стороны, Россия – это имперство, державность, чудовищное все-подавляющее государство. А как другой полюс – выстраданный народом анархизм, тоска по воле, Бакунин, Кропоткин, Толстой, Степан Разин, Емельян Пугачев, герои «Народной воли», страстный и отважный порыв к свободе против и вопреки гнету державы.
Опять сплошные полюса: Восток и Запад, державность и анархия, национализм и универсализм, казенная церковь и искания религиозные простого народа, пошлое бездуховное мещанство и святость… И вот этот комок противоречий, сгусток контрастов и есть Россия! В общем, Бердяев верно констатирует чудовищное напряжение, колоссальную энергетику, апокалипсическую тоску, которая неизбежно разразилась Великой российской революцией. Он пытается это как-то схватить в своей книге «Истоки и смысл русского коммунизма». Он – один из первых, кто (еще до Ханны Арендт, Джорджа Оруэлла или Эриха Фромма) вводит понятие «тоталитаризм» в социальную мысль, задолго до других классиков «тоталитаризмоведения», если можно так выразится. В самом конце существования тысячелетней России он подводит итоги и объясняет причины той катастрофы, которой стал для России и всего человечества чудовищный крах революции и приход убившего Россию, революцию и надежды всего большевизма XX века. Хотя, надо признать, всего масштаба этой катастрофы даже Бердяев со всем своим апокалипсизмом далеко не понял и не осознал. Думаю, это вполне оценят лишь к середине или к концу XXI века.