Светлый фон

Соломон Волков

Связь времен

“Известный американский музыковед, журналист, писатель, блогер”. Так о нем пишут официальные источники. Для меня Соломон Волков – человек-легенда, автор любимейшей книги “Диалоги с Бродским”, а еще… Мончик, с которым часами беседует по телефону мой муж. Но тот факт, что “легенда” красовалась на старой фотографии в облике маленького еврейского юноши-очкарика, стоящего рядом с другим еврейским юношей Володей, стыд-ливо прячущим папироску, не имел до поры до времени ничего общего с реальной жизнью.

“Известный американский музыковед, журналист, писатель, блогер”. Так о нем пишут официальные источники. Для меня Соломон Волков – человек-легенда, автор любимейшей книги “Диалоги с Бродским”, а еще… Мончик, с которым часами беседует по телефону мой муж. Но тот факт, что “легенда” красовалась на старой фотографии в облике маленького еврейского юноши-очкарика, стоящего рядом с другим еврейским юношей Володей, стыд-ливо прячущим папироску, не имел до поры до времени ничего общего с реальной жизнью.

“Ты говоришь с Соломоном Волковым?” – “Да, мы вместе учились в Ленинграде, у одного профессора, и очень дружили!” – “Вы уже наговорили на пару книжек, почему бы тебе не предложить ему сделать с тобой книгу по типу «Диалогов с Бродским?»” – “Да ну что ты! У Мончика нет на это времени, да и не согласится он никогда!” Этот многократный диалог с мужем ставил крест на моей мечте. Но мечта не сдавалась и только набирала сил с каждой графоманской попыткой очередного музыковеда наваять “жизнеописание скрипача и дирижера Владимира Спивакова”. Во мне говорил не цинизм, не снобизм, не вредность, а просто нежелание, чтобы о моем муже, творящем здесь и сейчас, вышел скучный опус, который читают “по диагонали”. Другое дело – их с Соломоном долгие ночные разговоры после концертов, способные вырвать меня из объ-ятий сна! И я продолжала мечтать о книге, которую захочется читать и перечитывать, загибая странички и оставляя пометки на полях.

“Ты говоришь с Соломоном Волковым?” – “Да, мы вместе учились в Ленинграде, у одного профессора, и очень дружили!” – “Вы уже наговорили на пару книжек, почему бы тебе не предложить ему сделать с тобой книгу по типу «Диалогов с Бродским?»” – “Да ну что ты! У Мончика нет на это времени, да и не согласится он никогда!” Этот многократный диалог с мужем ставил крест на моей мечте. Но мечта не сдавалась и только набирала сил с каждой графоманской попыткой очередного музыковеда наваять “жизнеописание скрипача и дирижера Владимира Спивакова”. Во мне говорил не цинизм, не снобизм, не вредность, а просто нежелание, чтобы о моем муже, творящем здесь и сейчас, вышел скучный опус, который читают “по диагонали”. Другое дело – их с Соломоном долгие ночные разговоры после концертов, способные вырвать меня из объ-ятий сна! И я продолжала мечтать о книге, которую захочется читать и перечитывать, загибая странички и оставляя пометки на полях.