Нельзя сказать, что до Усть-Дёржи я не видел бескоровных, число их к тому времени подскочило так, что тревогу забили: за пятилетку по стране чуть ли не на четыре миллиона сократилось стадо коров. Причины, конечно, были уважительные: старики старели и, выпроводив детей в города, выводили скотину, а молодые при гарантированной денежной оплате резонно считали, что они вправе купить молоко в магазине, а не убивать молодость в хлеву. Так что, видеть-то я видел, но совсем не так, как в Усть-Дёрже. Раньше они были для меня категорией населения — «бескоровными», теперь — соседями, близко знаемыми и уважаемыми, по ним-то я и понял, что это совсем непросто — вывести скотину. Оказывается, освободиться от заботы — это не приобрести, а потерять. А потерю надо возместить, душа, как и матерь-природа наша, пустоты не терпит.

На своих соседях по Усть-Дёрже я и разглядел, как крестьянин пытается заполнить образовавшуюся пустоту. Дед Мишка с бабой Аксиньей вместо коровы завели козу с козлятами — заботы те же, но чуть полегче. Тут, можно сказать, особой потери не произошло. Тетка Надя в огород ударилась, всю заботу на землю перенесла: днями не вылезает из грядок, полет, пересаживает, воду с реки носит — поливает, а по весне о навозе переживает. На своем дворе навоза нет, идет в Новую, к сестрам Спиридоновым, договаривается с ними, устраивает толоку. Запал мне в голову один случай: стою с лопатой в руках и гляжу на свою сотку-шматок, думаю: идти навоз добывать или без навоза вскопать? Мимо тетка Надя идет, спрашивает, о чем я так задумался. Да вот, говорю, решаю… А она в ответ: «Ай, бросьте, не мучайтесь, много ли нам теперь надо…» И ведь убедила, не пошел я навоза искать. Но дня через два, гляжу, тетка Надя воз повезла, вот, думаю, старая, меня отговорила, а сама… «Ну что вы себя со мной равняете, — отвечает на мой укор, — у вас и без огорода забот хватает, а у меня — только то и есть».

Эти — все-таки старики, им уж из крестьянских забот не выбиться, не одно, так другое найдут, а вот с молодыми сложнее. О Николае Ивановиче я уже говорил: так и не нашел себя человек, кончилась жизнь трагедией. Второй, Николай Федорович, хоть и не шибко заботливый был, но все, как говорится, при деле. Вывел скотину — бока пролеживает. Как ни приду к нему — лежит на диване, смолит «Беломор» и «Крокодил» читает или телевизор смотрит. Это — в трезвые дни, но они выдавались реже и реже. Иногда, вижу, везут бедолагу на тракторе, вывалят из тележки, словно куль, — отлежится на земле, вползет в избу.

Такие вот бескоровные, как два моих Николая, более всего и встревожили меня. Неготовыми они оказались к освобождению от домашней заботы, не знают, куда время деть, потому что потребности их более чем скромны, к саморазвитию тяги нет, работа не увлекает, только часы отбывают — и остается вино, эту потребность развивать не надо.