* * *
Усть-Дёржа разбудила тягу к умной беседе. В деревенской тиши мысль особенно остро нуждается в собеседнике. В соседней деревне доживал свои годы старик фельдшер. В первую зиму мы с женой ходили к нему на уколы. Становились на лыжи и шли прямо через поле. Старик кипятил на газовой плите шприцы, старуха ставила чай, топилась голландка, оттаивали замерзшие за ночь окна, и неспешно текла беседа. Старик не читал современных книг — где ему взять их? — лежали на этажерке сочинения Григоровича, Успенского, Слепцова, я просил почитать, уносил с собой и вечерами окунался в прошлый век. В городе мне наверняка не хватило бы терпения и отложил бы на третьей странице, а деревня располагала, и я погружался в медлительную, тягучую жизнь мелких помещиков и мужиков. И все-таки не дочитал: скука… Лучше пойти к соседу и поспрашивать, что нового в колхозе.
И на беседы с фельдшером меня хватило ненадолго. В его жизни много было поучительного, а интерес к чужой судьбе во мне, как в газетчике, еще держался, и я со вниманием его слушал, но мысль моя не находила отзвука — и опять скука…
Деревенское общение… Не оттого ли не вижу я сегодня у сельской интеллигенции тяги к общению, что очень скоро наскучивают они друг другу? Нет мысли. Есть заботы, есть огорчения и печали, есть какие-то радости, а мысли нет. Мысль — это не пересуды, а напряжение ума. В пересудах напрягаться не надо, повторяй, что слышал, да от себя что-нибудь прибавь — время убито, пошел домой с легкой головой. С умной беседы голову несешь полнехоньку и не вдруг с ней заснешь, а проснешься — и опять тянет встретиться. Именно т я н е т…