— Давай вали,— не моргнув, проглотил пилюлю Кашин.— Но я не ссориться пришел. Я же признал ошибки. И еще скажу: в народе о батьке по сыну судят. Иди погляди, сколько металла подшефные привезли и кто на первой машине приехал.

Он ухмыльнулся и протянул руку. Но Михал не подал своей, хоть и чувствовал: пороху у Кашина хватает, да есть и опора.

С желоба в ковш лился огненный, вязкий чугун. Над ним трепетало живое оранжевое марево, в котором подскакивали и взрывались искры.

— Углерода многовато,— сказал подручному Михал.

Электроплавильная печь приняла новую партию металла, и Михал сам взялся бросать в ее огненную пасть стальные брикеты. Когда закончил присадку и вытер мокрый лоб, заметил Алексеева. Переминаясь с ноги на ногу, механик улыбался ему, будто только что узнал Михала.

— Что, и в валенках холодно? — пошутил он.

— Как водится,— поглядел Михал на подшитые, кое-где обожженные валенки.— Вчера мой подручный литров пять воды за смену выпил…

Он пожал поданную руку и уловил запах водки.

— Действительно, достается вам…— согласился, помолчав, Алексеев, стараясь, однако, не дышать на Михала.— Плавильщики как аппарат перегонный… Всё в порядке?

— Всё покуда…

Он догадывался — механик подошел неспроста, набирается духу, но раздумывает. Однако запах водки, пикировка с Кашиным, разволновавшая Михала, не позволили поговорить с Алексеевым по душам, начистоту.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1

В Минск пришла весна. Она словно спускалась на город, ибо началась с центра. Наверное так было потому, что ей помогали люди. После мартовских метелей и мокрого снегопада автомашины со щетками и отвалами сгребали снег на середину улицы, другие машины грузили его на самосвалы, а те вывозили за город. В гололед проспект и центральные улицы посыпали песком, и опять те же машины сгребали, грузили и вывозили желтое месиво в поле. К тому же от домов тоже, поди, шла теплота. Ибо, когда в городе уже поблескивал мокрый асфальт, а в лужицах пробовали купаться взлохмаченные воробьи и вокруг капало, журчало,— за окраинами, в поле еще лежала тихая, нетронутая белизна.

Город хорошел. Не только потому, что небо над ним набирало краски, что все больше кучерявились облака и яснели дали. Не только потому, что прибавлялось тепла и света. Прелесть зимы в чистоте. В городе же зима чистой бывает редко, лишь ночью. Она нарушает порядок, прямые линии, в которых также частичка городской красоты. Весной же все иначе. К городу возвращается его строгий силуэт, очерченность. Во всяком случае, так бывает в Минске.