- Глеб, чё за дела, - раздалось из динамика. - Из графика выбиваемся!

Судя по тону, поведение Пушкина для пацанов тоже было неожиданно дерзким. Значит, никто, кроме этого имбецила за рулём ситуацией не управляет.

- Пушкин, пацаны волнуются. Говорят, выбиваемся из графика. Ты че творишь, дебил?

Парень мотнул головой, глотнул воздуха и будто сквозь спаянные зубы, максимально контролируя порядок звуков выжал:

- Н… ан-на гэ-сэ-эм нельзя.

Стрелка на спидометре поползла вправо. Чуба откинуло к спинке заднего сидения и прижало, пёс не выдержал напряжения и заскулил. Снова зажужжал телефон. На этот раз Глеб не стал отвечать. Он смотрел на дорогу и пытался думать. Требовать комментариев от Пушкина не только бесполезно, но и опасно. Он вряд ли был способен выполнять одновременно несколько задач на такой скорости.

Расстояние между меринами то увеличивалось, то сокращалось. Шалтай перестал сигналить и врубил дальний свет, который хлестал в стёкла и зеркала, ослепляя. Огни встречных машин отражались от мокрого асфальта и в каплях, скользящих по окнам. Пушкин таращился сквозь стекло в непрерывную очередь бликов, и валил не сбавляя, обходя зигзагами участников дорожного движения.

Шмальнуть в него или припугнуть? Оба метода воздействия могли привести к неожиданным результатам. Кроме того, гонки уже больше походили на преследование. И какая-то часть сознания, не связанная с рациональной, склонялась к тому, что этот демарш неспроста. Надо уходить.

Глеб приоткрыл окно и вышвырнул жужжащий телефон за борт. Теперь что? Даже если оторваться от хвоста получится, в плане дальнейших шагов видимость нулевая. Как в длинном тоннеле, в конце которого никакого света нет. Вернее есть, но такой яркий, что весь смысл проделанного пути сгорает в нем моментально.

Мерин сзади слепил ксенонами. Встречные машины моргали фарами и возмущенно выли в ответ на его нервные виляния из полосы в полосу.

Ремень врезался в грудь на каждом вираже, спина будто вросла в сидение. Чуб забился на пол между рядами и скулил. Пса было жалко. В остальном, Глеб не испытывал никаких терзаний. Да. Спокоен тот, кто свободен, свободен тот, кого не догнали. А правда в мире одна - смерть. Остальное самообман.

- Давай, Саня, - сказал Глеб, кивая на две встречные фуры впереди. - Между Сциллой и Харибдой пройдём - ты в свой Эльдорадо, я в свой.

Адреналин рванул так, что Глеба окатило изнутри электричеством! Такой яркой вдруг показалась жизнь, особенно последние ее две недели. И так всё захотелось повторить только ради одной этой встречи. Так мощно зашумел воздух в лёгких от этой мысли. Так ярко вспыхнул свет вокруг.