Он такой большой. Он пугает, но я уже мокрая. И он это знает. Горячий и влажный. Он кривит свои жесткие, колючие губы. Он всегда так делает перед тем, как опрокинуть меня на постель и нависнуть сверху. Я уже лечу и внутри все сжимается и вспыхивает. Между ног тяжелеет. Возбуждение выворачивает плоть розовой сутью наружу, выламывает и выкручивает тазовые кости. Но я сопротивляюсь ему. Вьюсь. Ёрзаю, царапаясь. Мол, я ещё не решила… а сама прячу бесстыжие глаза за ресницами, потому что там в них не флаги белые, или добровольный отказ от всех нравственных принципов и социальных норм, навязанных мне бабушкой и обществом, а любовь. Та самая, от которой совершают глупости и подвиги, идут на преступление или на смерть одинаково безрассудно и отважно, не разбирая дороги.

Я сжимаю веки сильнее и впиваюсь ногтями во влажную кожу, выгибаюсь навстречу его горячим ладоням и строю из себя недотрогу. Мне так нравится играть на грани.

С ним всегда так. Я ещё ни разу не сдалась сразу, а он ещё ни разу не сдержал своего зверя. В этот раз он опять получит своё.

Он сминает мои губы своими, обжигает жесткой щетиной. От него пахнет морем, он соленый. Он разводит мои колени в стороны. Больно. Тянет. И неуютно до пылающих щёк, потому что он смотрит прямо туда, втягивает воздух сквозь зубы и несколько раз сжимает челюсти. Он меня пробует. Смакует. Мне стыдно и неудобно. Мне кажется этот момент очень интимным. Я ещё не совсем привыкла, что теперь принадлежу не только себе. Но я терплю, потому что скоро получу награду.

Да.

Стон. Вздох. Снова стон.

Мои эманации сливаются с его рыками, и мне хочется чтобы эти звуки слышали соседние острова, материк. Весь мир. Пусть звёзды знают, то, что я никогда не доверю словам. Его зубы жалят кожу с внутренней стороны бедра. Ещё и ещё. Так остро! Невозможно.

- Мокрая! - сообщает он хрипло.

Меня трясёт. Так всегда с ним бывает. Моя внутренняя Эммануэль его чувствует до того, как он опалит ее дыханием. Рефлекторно дергаю бёдрами, пытаясь свести ноги. Он перехватывает их под коленями и фиксирует. Я подчиняюсь. И это так сладко и заводит ещё больше. Он ощущает мои нравственные колебания, поднимает взгляд на меня и произносит свое властное коронное:

- Расслабься, девочка!

Но меня трясёт ещё больше.

- Не сжимай!

И конечно, меня сразу же прошивает спазмом. В наказание он рассказывает мне в красках все, что видит прямо сейчас. Какая я блестящая, мягкая, розовая, гладкая и нежная. Какая я вкусная и щедрая на урожай. Я прячу пылающее лицо в ладонях и выкрикиваю его имя. Громко. Потому что своими фразами он доводит меня до экстаза. Трахает словами в мозг, как и обещал. Теперь его грязные стишки - это тот самый наркотик, на который он меня подсадил и с которого мне не слезть больше.