– Ты совершенно права. – Слейзнер щелкнул средним пальцем по дну пачки так, чтобы часть сигарет немного выдвинулась вверх. – Это тебе. Я подумал, что они могут пригодиться, учитывая, что тебе предстоит.

Она попыталась улыбнуться, но получилось нечто больше похожее на гримасу, пока она доставала новую сигарету и давала ему ее зажечь.

– Можешь не торопиться, – продолжал он, похлопывая ее по ногам. – Я дал им знать, что мы здесь, и попросил обеспечить, чтобы отделение было пустым, пока мы там, так что никакой спешки.

– Спасибо, – сказала она, кивнув. – Спасибо. – Кроме этого, она не знала, что сказать. Что она не смогла бы справиться со всем этим без него, он, вероятно, уже знал.

Хотя бы ей удалось взять себя в руки и рассказать о случившемся Катрине вчера вечером. Вообще-то, она собиралась отложить это на сегодня, после опознания. Но, как и ее мать и сестра, Слейзнер настоял, и они, конечно, были абсолютно правы в том, что даже если ее дочь не смотрела новости и не читала газет, это не значит, что ее друзья или их родители тоже этого не делал.

Она пыталась подготовиться, тщательно обдумав, как подать это наилучшим из возможных образом. Но когда они сели на диван, все забылось, и она услышала собственный голос, сообщающий, что папа умер. Она говорила как диктор новостей с радиостанции «P1». Они нашли его несколько часов назад на дне около Исландс Брюгге и в настоящее время полным ходом идет расследование – стоит ли за этим криминал.

Наступившая тишина заставила пространство гостиной схлопнуться. Катрин просто сидела и качала головой, закрывая уши руками. Затем она встала и с криками начала обвинять ее во лжи и выдумках, чтобы получить единоличную опеку теперь, когда ее отец принял единственно верное решение и ушел от нее. Ей самой ничего не оставалось, как сидеть и выслушивать все обвинения, как справедливые, так и несправедливые, пока она не услышала грохот двери Катрин, когда та заперлась у себя в комнате.

После этого ей уже было до Катрин не достучаться. Все ее попытки схитрить и завязать некое подобие разговора были встречены непреклонным молчанием по ту сторону двери. Когда потом, в самый разгар всей драмы, Слейзнер позвонил, чтобы узнать, как у нее дела, она разрыдалась. Он предложил приехать, и хотя она недвусмысленно отказала ему, так же, как своей матери и сестре, а затем и Адаму, он прыгнул в машину и примчал к ней на помощь.

И его Катрин почему-то выслушала. Он даже сумел выманить ее из комнаты и сел на диван рядом с ней, чтобы обнять, что было так необходимо, и поплакать на плече друг у друга. Затем заварил чай и подал его с медом и парой найденных на кухне печенек, прежде чем попрощаться и уйти, оставив их в покое. И вот теперь она сидела здесь, растрачивая и свое и его время, пока огонек между ее пальцами подползал все ближе.