Так вот о чем они с Реннингом говорили на встрече в Диамантен. Крюстхофф, и держать под контролем для ее же блага. Как ни старалась, она не могла этого осознать. То, что Слейзнер в принципе был способен на все, было очевидно для нее, но вот Микаэль Реннинг, которого она еще полгода назад считала своим лучшим другом? Либо он что-то не понимал, либо у Слейзнера был на него компромат.

– Так что, к сожалению, никто не знает, что ты здесь, – продолжал Слейзнер. – На самом деле, никто даже не знает, что я здесь. Может, ты думаешь, что за зеркалом кто-то есть, но это не так. И эти камеры. – Он указал на две камеры наблюдения на потолке. – Не спрашивай меня почему, но они обе явно не работают. – Он снова всплеснул руками. – Какое невезение! Для тебя. Не для меня. Ведь теперь я могу делать все что захочу.

Без предупреждения он ударил ее в лицо так сильно, что кровь хлынула из носа, ее отбросило назад, и она упала бы со стула, если бы не была прикована.

– Например, вот это, – продолжал он. – Именно этого мне сейчас хотелось. На самом деле, было очень приятно. – Он погладил окровавленные костяшки. – Как прекрасно понимать, что я сделаю это снова. – Он снова ее ударил. В то же место, тоже кулаком, но еще сильнее. – Упс. Кажется, нос сломался. По крайне мере, он совсем кривой. А всегда был таким утонченным. Бедная Дуня со своим милым носиком. Пуф, и нет ее. – Он прижал указательный палец к сломанному носу и надавил. – Вместо нее здесь вдруг сидит Камилла с очень кривым и совершенно окровавленным носом.

Слейзнер выдвинул один из стульев, сел напротив нее, и наклонился вперед.

– Вообще, должен признаться, мне нравится твой новый образ. Тебе идет, что ты избавилась от той детской пухлости и в глазах теперь больше чертовщинки. – Он протянул вперед правую руку и начал сжимать ее груди, сначала одну, потом другую. – Но вот с ними нужно что-то делать. Их никогда нельзя было назвать особенно большими, но это ни в какие ворота. – Он задрал ее толстовку и начал их разглядывать. – Когда ты в последний раз смотрелась в зеркало? Они же совершенно перетренированы. Выглядят так, будто ты выкормила грудью половину третьего мира. В них осталась хоть какая-то чувствительность? – Большим и указательным пальцами он сжал один сосок. – Представь, что это обычный визит к маммологу и дай знать, когда что-то почувствуешь.

Боль усиливалась по мере того, как Слейзнер сжимал все сильнее, и через некоторое время она стала такой сильной, что Дуня начала потеть. Но не произнесла ни слова. Ни звука. Все ее внимание было сосредоточено на том, чтобы выдержать и промолчать, и когда он, наконец, сдался, она уже почти теряла сознание.