Он допил воду из стаканчика.

– Ммм, ох уж эта вода. Я знаю, что уже все уши об этом прожужжал, но иногда именно вода может иметь такой насыщенный вкус, что он превосходит все остальное. Да? Не знаю, в чем дело. В различных минералах, или тут просто так жарко и душно, что на вкус все что угодно будет…

– Хорошо, тогда дай мне стаканчик, – перебила она со вздохом.

– Вау, неужели? Я подумал было, что ты сдалась. Но, конечно, стаканчик ты получишь. – С улыбкой он расстегнул ширинку, достал пенис, отодвинул крайнюю плоть, опустил в стаканчик головку и начал мочиться. – О… мочиться – иногда так же приятно, как и пить. Если не приятнее. Упс, слишком быстро, – сказал он и прервал струю. – Мы ведь не хотим, чтобы вылилось мимо. – Он поставил стаканчик перед ней, с по-прежнему болтающимся снаружи членом. Затем вытер его об ее кофту, засунул в трусы и застегнул ширинку. – Пожалуйста, пей.

Дуня посмотрела на стаканчик, до краев наполненный ярко-желтой мочой.

– Чего ждешь? Пей давай. Ты же так хотела. Ох, точно, ну я и дурак. Тебе же нужна помощь. Как тебе повезло, ведь я с такой радостью тебе помогу. – Он поднял стаканчик и поднес ей ко рту. – Кстати, ты же знаешь, что моча совершенно стерильна. Никаких бактерий, ничего. Многое даже указывает на то, что она полезна. Взять хотя бы Мадонну, она вылечила грибок стопы собственной мочой, так что остается только жадно выпить. – Свободной рукой он наклонил ее голову назад и вместе с тем сжал поврежденный нос. Боль была невыносимой, но уже через минуту это было ничто по сравнению с недостатком кислорода.

– Делай, как говорит дядя доктор, и широко открой рот.

В конце концов ей ничего не оставалось делать, как сдаться и открыть рот, чтобы вдохнуть.

49

49

Всего несколько часов назад Хейнесен был бы убежден, что то, что он собирался сделать, было действительно хорошей идеей. Теперь он сомневался, и какой бы хорошей ни казалась идея, он, вероятно, был самым неподходящим человеком для ее воплощения.

Человек, который получил прозвище «Хороший коп», потому что сделал своей добродетелью стремление к миру и взаимопониманию, теперь будет вынужден делать прямо противоположное.

Дом Якоба Санда на Фридендальсвей был большим. Таким большим, что чтобы его купить, потребовалось бы по меньшей мере несколько состояний, и это не считая ежегодного налога на недвижимость и все шикарные автомобили, припаркованные снаружи.

Он никогда не голосовал ни за «Энедслистен», ни за какую-либо другую партию, находящуюся так далеко слева на политическом спектре, но мысль о том, что кто-то может быть настолько безмерно богат, чтобы позволить себе такой дом в центре Копенгагена, заставляла его всерьез об этом задумываться.