– Я это знаю, ребята. – кивнул им офицер, – и надеюсь, что доктор Вилькер скоро залечить полученные им повреждения. Развяжите его!

Но веревки, которыми был связан бедный Туила, пришлось перерезать, а его самого осторожно приподнять, так как все тело его было одной сплошной язвой. Оно опухло, сильно горело, а под веревками кровоточило, и самое лучшее, что можно было сделать для облегчения страданий несчастного, это опустить его на несколько времени в проточную воду, которая смыла с него последних муравьев. Рот и глаза его осторожно промыли, и затем влили ему в рот несколько глотков вина. Но прошло еще четверть часа, прежде, нежели он окончательно пришел в себя и был в состоянии мыслить и говорить.

– Они все ушли, – были его первые слова: – все ушли!

– Ша-Ран и его воины?

– Да! Да!..

– Бедный Туила! Давно ли ты лежишь здесь в этом ужасном состоянии?

– С того времени, как я послал вам последнее известие, О, негодяи, они чуть не уморили меня голодом и жаждой.

И он снова потерял сознание, так что не мало было хлопот доставить его в корабельный лазарет. Солдаты обшарили весь лес на несколько миль расстояния, осмотрели также все заливчики по берегу, где могли притаиться лодки островитян с соседнего острова, но ни людей, ни лодок нигде не было и следа… Ша-Ран со всей своей шайкой скрылся во время.

По-видимому, капитан Максвелл ничего другого не ожидал. Придется навестить милого человека на его родине, – сказал он.

Между тем, плотники начали свои работы на «Короле Эдуарде». Двери и окна пришлось делать заново, и кроме того потребовалось не мало починок. Матросов занимали тем временем шитьем соломенников для тюфяков, подвозкой свежей воды во все чаны и цистерны, перевезенные с «Джемса Кука», а также перевозкой всякого рода провианта с одного судна на другое.

Пока шли эти работы раны моряков, стали заживать. Тристам сидел в цепях под строгим караулом. В первый же день он сделал попытку убить караульного, почему его связали еще крепче; он отплачивал своим врагам лишь тем, что постоянно молчал на всех допросах. Невозможно было узнать от него, куда направилась вся масса арестантов после того, как капитан Ловэлль вынужден был отпустит их на волю, и рассеялась ли она, или остается все еще соединенной в шайку.

При допросах он только насвистывал да напевал; когда его лишали в наказание обеда – он смеялся в лицо своим сторожам. Не удивительно, что при таком поведении арестанта, к нему и относились без всякой снисходительности и держали его в цепях в темной конуре, откуда он не мог ничего ни видеть, ни слышать.