Проведя две недели в Нью-Йорке экспозиция «Лица» переехала в Чикаго, затем в Лос-Анджелес. Имя «Василина Калетник» прокатилось над штатами как пушечное ядро. Внезапно нагрянувшая известность ужаснула Лину и вызывала брезгливость. Очень скоро, она возненавидела фотографов, публицистов и скопления людей; познакомилась с папарацци и узнала, каково жить в свете юпитеров. Она научилась тайком пробираться в дом, оставляя автомобиль за квартал, отучилась бегать в парке и ходить за покупками в магазины. Теперь она следила за каждым произнесённым словом, даже делая заказ в ресторане или обращаясь к парковщику.

Несмотря на все доводы пиар агентов и недовольство Трины, Лина избегала давать интервью, от которых сводило челюсти. Она отказывалась участвовать в популярных ток-шоу и не давала автографы. Её преследовало гнусное чувство: выстроенной на крови известности. Она оказалось, вроде желтого бульварного издания, выставляющего на первой странице шокирующие фотографии под душещипательными заголовками. Избегая новостей, Лина пропадала в мастерской, отгораживаясь от мира широкими мазками и верными линиями.

Сквозь прозрачный тюль, в узкое окно, глядело тяжёлое небо: сочилось дождём, как набухшая губка. Накинув на плечи вязаный кардиган, Лина включила настольную лампу. Окутавшие в середине дня сумерки отскочили к углам.

Второй месяц, арендуя квартиру под мастерской, расположенной в мансарде двухэтажного таун-хауса на западе Лондона, Лина удивлялась изменчивой погоде. Все ещё училась одеваться многослойно и держать под рукой зонт и тёмные очки. Город оказался не дождливым и сырым, как она воображала, но она постоянно сравнивала его с Лос-Анджелесом. Скучала по сентябрьской неге и опустевшим пляжам, мягкому бризу с океана и бескрайнему синему небу. Ей не хватало красок цветущих магнолий и камелий, запаха эвкалиптовых улиц и апельсиновых рощ, слепящих карминно-красных бугенвиллий и огромных фикусов с широкой плотной кроной, дарящих тень половине улицы. Не хватало потока света, пения птиц и деревенской размеренной тишины, окружающей коттедж в Ньюпорт-Бич. Только, когда пересекла океан, Лина поняла, насколько привязал её к себе Город Ангелов и как много она оставила в Эл-Эй...

Она подняла лицо к ноутбуку. Взгляд скользил по павильонам и галереям, пальцы машинально перебегали по клавишам клавиатуры. Возвращаясь к ранее просмотренным фотографиям, Лина не могла отличить один объект от другого. Одна мысль крутилась как въедливый мотив – завтра она выходит замуж.

Ян Олсен не допускал вмешательства в личную жизнь, но прежде всего, оставался деловым человеком. Он настоял на публичной свадьбе, как о новой возможности представить Лину свету. Получив разрешения церкви на брак католика с православной, он дал объявление в газетах о церемонии бракосочетания, назначенной в первых числах сентября в старинном соборе на юге Лондона, и арендовал, для торжественного банкета на пятьсот персон, замок-гостиницу в Гринвиче.