Получив из Министерства образования список нормативных требований и технических условий для открытия учебного учреждения, Лина поручила изготовление мебели и оборудования местным производителям – семейной мануфактуре с многолетней историей и строгим следованием традициям экологичности и качества. Подбором кадров занимались несколько лучших рекрутинговых агентств, но Лина устраивала кандидатам дополнительное собеседование, подолгу разговаривала с желающими занять высокооплачиваемые, по меркам графства, вакансии. Ей важно было видеть не столько рекомендации и документы, подтверждающие квалификацию – сколько, глаза и руки людей, которые будут работать с ее детьми. Она тщательно выбирала команду, стараясь, как учил Ян, больше доверять интуиции. Беседуя с соискателями в светлых классах с резким запахом свежей краской, она одновременно получала аккредитацию и регистрировала будущую школу… по телефону, не в последнюю очередь, благодаря племяннику министра образования, частому гостю Олсеновских обедов.

Голос Яна, из динамика мобильного, был сух и далек, как голос чиновников из Лондона. Лина кратко сообщила мужу о планах и предпринятых шагах. Выслушав, Олсен попросил прислать его юристам копии всех документов, задал пару вопросов и отключился. На следующий день, он перезвонил: так же, как и Министерство, одобрил проект по телефону и сообщил, что часть финансирования выделит его трастовый фонд. Лина согласилась – она с радостью принимала помощь ото всех, анонсируя в газетах и Интернете благотворительные счета и привлекая спонсоров.

Лина открыла художественную студию в школьной пристройке, которую отремонтировали в середине весны. Она набрала детей, заинтересовав вкусными ланчами, будущими выставками во взрослой галерее и мультфильмами после занятий, и стала преподавать рисунок, скульптуру и живопись. Живя нуждами будущей школой и своими детьми, Лина проводила утро в кабинетах советников – вступала, без разбора, во все предложенные комитеты; потом ехала на стройку, вокруг которой пышно цвели деревья и кустарники, а после, в чистой и светлой мастерской, встречалась с юными учениками.

Лина засиживалась в студии допоздна. Аккуратно правила чуткими штрихами, незаметными неопытному глазу, смешные робкие рисунки. Она гордилась работами детей, тем, как ясно они видят краски и полно чувствуют жизнь, и хотела лишь научить говорить, что они чувствуют. Глаза терзало искусственное освещение – мертвый свет искажал цвета. Руку сводило напряжение. Боль в спине и онемевшие конечности напоминали – пора прерваться. Но, Лина не умела прерываться до тех пор, пока не падала от усталости – лихорадочно работала, как делала всегда, не умея с собою справляться. Она велела рабочим установить в углу кабинета маленький диван, едва заметный за густой листвой фикуса, и всё чаще, ночевала в школе. Охотно забывала расположение мебели и цвет стен в своей промозглой спальне, наведывалась домой, только, принять душ и переодеться.