Сам Иар — наш брат до дна души. Его мало кто здесь понимает.

Чтобы понять хорошо, надо было задолго до войны услышать, как Гхеорг орёт на развесёлых будущих дипломатов. Иар, впрочем, нравится многим шедми интуитивно.

Как любой, кто готов умереть, защищая детей. Как любой, кому нельзя покончить с собой, хоть терзает чувство вины. Как наш.

Интересно, что интуитивно же многим не нравился Андрей. И я не сближался с ним, сам не знаю почему. «Вы чувствительны, как человеческие дети», — сказал Вэн. Может, он и прав, но мне кажется, что я перешёл Межу в какой-то другой вселенной. Я забыл, что было до неё. Я прижимал к щекам руки моего старшего брата Вэна, моего любимого брата Вэна, наставника-человека, который объяснял мне русские идиомы, возился со мной, когда мне было плохо от жары, читал мне вслух… руки моего брата Вэна, который спокойно убивал ими своих родичей… убивал, чтобы отомстить за моих… выбивал признания в предательстве… и гладил пух бельков. Я прижимал к щекам его руки, горячие, как у Хэндара, ощущал ледяной коготь в сердце — и любил брата Вэна. Брата-человека. Преданного друга и хладнокровного убийцу. Ребёнок бы не мог любить взрослого, зная о таком.

Но моя грива отросла десять лет назад. Слишком давно.

Мы завтракали очень вкусными консервами с Серебряного. Я уже отвык от вкуса нашей рыбы и водорослей с Шеда, обычная багрянка с кусочками полосатика показалась праздничным обедом. Потом готовили жилища для всех, кому нужна крыша над головой. На берегу за ночь зародился посёлок из сборных временных домиков; к полудню он разросся. Один из домиков мы оборудовали под госпиталь. Наши подростки возились с бельками и только что перелинявшими малышами, пока мы пытались сделать берег пригодным для жизни многих; от голосов детей ледяной коготь в сердце слегка подтаивал.

Все, кто работал, то и дело смотрели на небо. Хотели увидеть широкий инверсионный след спускающегося модуля.

Небо притягивало взгляды. И мысли. Но на Океан уже ложились сумерки, когда мы их увидели.

Широкая белая полоса кильватерной струёй вспенивает темнеющие небеса, оранжевые, как панцирь морской звезды-гыле — и девочка, взглянувшая вверх, прыгает и кричит: «Летят! Летят!» Дети начинают кричать и махать руками — и я, неожиданно для себя, ору: «Летят, благие воды! Летят!»

— Он как четырёхкрылая птица, что служит Хэталь, — улыбаясь, говорит Антэ, переводчик с «Форпоста».

Да. Знак невероятной удачи.

Но я вспоминаю, как Хэталь заслонила первых людей от ярости Мэйгу-Смерти — и как он пробил её сердце своим ледяным копьём.