Я не присутствовал, конечно: к тому времени я уже давно сменился с поста. Но Оутс и Уатт тайком показали мне видеозапись, а Хорт на вечернем построении орал на нас, как на новобранцев:

— Вы не бойцы, а сборище старых шлюх! Слепых, вдобавок! Как можно было подходить к решётке и поворачиваться спиной? Иисус Христос на осле! Я не могу этого себе представить! Я просто не понимаю, как американский солдат космического флота может оказаться настолько тупым! У меня в голове не укладывается! Я бы написал его мамаше, что чёртов шитти избавил её от идиота!

Все слушали мрачно — и понимали, что он, в сущности, прав: дурость. На этой поганой Эльбе слишком жарко, просто мозги спекаются в черепе. Понятно, что Хопкинс потерял бдительность. Он сменился с поста и шёл в казарму, чтобы принять душ и выпить чего-нибудь холодного; его окликнул Хаггинс — и Хопкинс обернулся и остановился. Возле решётки. А рядом сидел раненый шитти, по виду — в полубеспамятстве, безучастный и неподвижный, как камень.

Я рассмотрел, как он вскочил, только на замедленном воспроизведении. Это было быстрее, чем глаз может уследить: шитти взвился, как змея, дёрнул Хопкинса к решётке и прижал. Электрический разряд в один миг убил обоих. Хорт выстроил огнемётчиков вокруг клетки, чтобы отключить ток и убрать почерневшие тела. Пришлось повозиться, чтобы отцепить их от решётки и друг от друга.

Мёртвый Хопкинс выглядел просто ужасно.

Тогда все новички из моей команды осознали, что безопасны только мёртвые шитти.

А ночью я проснулся от странных звуков. От музыки.

Я не большой специалист в музыкальных инструментах, но мне показалось, что похоже на флейту — только какой-то чудной тембр. Стонущий, рыдающий… в общем, я слышал, как плачет флейта, хотя раньше такие слова казались мне книжным выпендрёжем.

Невероятно печальная была мелодия, просто душу рвала. Прекрасная — но сплошная ужасная тоска, настолько нестерпимая, что пошёл бы и повесился.

Она доносилась из-за окна. Я вышел из своей капсулы в общий холл, а потом — на двор. В принципе, инструкции это не запрещали, но я почему-то чувствовал, что делаю неправильные вещи.

Плац, клетку шитти и КПП ярко, как днём, освещали прожектора. Температура опустилась градусов до семидесяти пяти, но было так же душно, как днём. Шитти не спали. Они сидели и полулежали около бассейна, а один, громадный парень из новоприбывших, играл вот это вот… музыку.

Мне показалось, что это у него ракушка.

Такая, знаешь, длинная, закрученная спиралью, заострённая на концах ракушка. Просверленная, наверное. Или ещё как-то доделанная. Шитти запрокинул голову и дул в эту ракушку, и музыка рыдала нестерпимо, рыдала и стонала, как ветер в тоскливый день, и у меня прямо ком в горле встал от этой мелодии.