А я вдруг заметила, что не все столы одинаковы: пара дальних странно и ужасно напоминает гинекологические кресла. Я сжала кулаки. Мне хотелось заорать.

— Туда нельзя! — вдруг рявкнул Ши.

Я даже вздрогнула — и оглянулась.

Бердин и Лэнга пытались открыть стеклянную дверь, ведущую в крохотное помещение, похожее на шлюз.

— Нельзя? — удивился Кранц. — Почему?

Ши замолчал и опустил взгляд в пол.

Ливэй подошёл к двери и открыл: кажется, она тоже реагировала на биометрию.

В шлюзе стояли друг на друге несколько пластиковых контейнеров. Нижние — запакованные, верхний — открытый. И в верхнем, в аккуратных фирменных пакетах из прозрачной плёнки, лежали шкурки бельков.

А вторая дверь вела через этот шлюз в другой цех. Юлька туда посмотрел — и его лицо стало как посмертная маска.

— Биодобавки и еда, — сказал Ливэй. — Дешевле всего… но всё равно только для… для элиты… прочим не по карману.

Юлька взял меня под руку — очень кстати, меня качало. Я шла на подгибающихся ногах и заставляла себя снимать, снимать: я наклонялась пониже, я даже заставила себя взять в руки аккуратнейшую упаковку с крохотными полупрозрачными кусочками голубовато-белого мяса. Чтобы те, кто потом будет смотреть фильм, могли прочесть надписи по-китайски и по-английски: «Бодрость, мужская сила и радость вас ждут!»

На упаковке остался красный отпечаток моей ладони. Оказывается, я поранила её своими собственными ногтями — но боли не чувствовала совсем.

И что меня больше всего поразило — это что шедми не прикончили Ши прямо там, в этом цехе. У Бердина, по-моему, просто руки чесались, он вполголоса материл и здешний персонал, и Ши, и людей вообще, и себя, и войну. Только по шедми вообще ничего было не разобрать.

Я потом уже поняла: у них был чёткий план действий.

Они хотели увидеть детей.

И я хотела. Я уже поняла, что это будет — и примерно так и оказалось. Китайцы никогда не отличались особенным гуманизмом в отношении «живого сырья», будь то земные животные или внеземные младенцы. Они экономили. Экономили на них и деньги, и пространство, и ресурсы. От вида этих выложенных больничной светлой плиткой боксов, провонявших рыбьим жиром, меня охватила болезненная запоздалая ярость. Их тут держали, как кур! Да и то — жестоко, жестоко так держать кур!

Чисто-чисто, до стерильности чисто. Видимо, чтобы пушистые шубки бельков хорошо выглядели… потом. Чистые тесные клетки за зеркальной стеной, белая плитка. На десять бельков — пара детей постарше, мальчик-девочка. Чтобы было кому бельков кормить, пока им не придёт время… а в отдельных клетках, в конце коридора — беременные девочки, много беременных девочек. Слышали они нас или что-то почувствовали — но молча, как обычно у шедми, стояли, прижимаясь ладонями к стеклу, и смотрели на нас: громадные всепонимающие глазищи…