Получается, что головохоботные черви возникли раньше ксенузий и, значит, наоборот – ножки развились из чувствительных сосочков?.. Не будем спешить с выводами. Пока же отметим, что и древние приапулиды, и палеосколециды были умелыми охотниками: в их кишечниках можно найти десятки хиолитов, брахиопод, кольчецов, трилобитов и других мелких членистоногих. Причем особой привередливостью в еде головохоботные черви не отличались: у когда-то рядом живших особей содержимое желудка и помета (который теперь выстилает их ходы в виде извилистых копролитов) могло быть совершенно разным. Слоган дня у них явно был: «Хватай не глядя!» Глаз действительно не было, зато вооружение хоботка оказалось отменным: несколько кругов гребенчатых глоточных зубов (таких же как у некоторых ксенузий и аномалокаридид) и полых, одновременно чувствительных и двигательных (ими вцеплялись в стенки туннелей) крючковидных выростов кутикулы – скалид. У палеосколецид арсенал был попроще, у приапулид – особенно изощренный (рис. 22.8, 22.9).

Все первые головохоботные черви были достаточно крупные – 3–10 см длиной. Находки некоторых ротовых аппаратов позволили предположить, что существовали и метровые гиганты, но «дольчатые кругляши» все-таки оказались ротовыми конусами аномалокаридид. (Что опять же подчеркивает сходство древних экдисозоев: их очень непросто различать.) Современные черви этой группы, за исключением считаных видов приапулид и волосатиков, не превышают в длину миллиметра, обычно и того меньше. Вероятно, вся эта мелочь произошла от крупных предков, поскольку кембрийские головохоботные, похожие на киноринхов и лорицифер, тоже достигали относительно большого размера – в несколько миллиметров. Ископаемые киноринхи (Kinorhyncha; от греч. κινεω – двигать и ριν – нос) узнаваемы по сегментированной, почти как у членистоногих, кутикуле, а лорициферы (Loricifera; от лат. lorica – панцирь и fero – носить) – по длинным тонким скалидам и по как бы «стеганому» панцирю, на котором выделяются продольные, а не поперечные элементы (рис. 22.10). Интересно, что в кембрийских морях этим червякам приходилось часто сталкиваться с малокислородной обстановкой. Возможно, именно поэтому даже крупные современные приапулиды способны переживать длительные заморы, а среди лорицифер есть виды, у которых весь жизненный цикл проходит в бескислородной среде. Эти единственные в своем роде животные вместо митохондрий обладают их производными – органеллами гидрогеносомами, выделяющими водород.

Кутикулярные покровы некоторых палеосколецид, состоящие из мелких, плотно уложенных табличек, исчерченных с внутренней стороны диагональными каналами для коллагеновых волокон, очень напоминают таковые взрослых волосатиков. Правда, хоботок имеет больше сходства с выдвижным ротовым конусом паразитической личинки волосатика (у зрелых, свободно живущих форм его нет). Волосатики (Nematomorpha; от греч. νηµα – нить и µορϕη – образ) прозваны так за сходство с конским волосом: при небольшом диаметре они достигают полутораметровой длины. Живут эти черви в основном в пресных водах, а их личинки паразитируют на некоторых жуках и других хищных насекомых, попадая в их организм вместе с промежуточными хозяевами – водными личинками, которыми те питаются. Скажем, тараканы, желая попить, нередко заглатывают с водой таких личинок. Поскольку путешествуют тараканы везде, могут «обронить» уже повзрослевшего червя и на древесной коре, по которой стекает смола, как это произошло в позднемеловых лесах Мьянмы. (В 77 г. н. э. Плиний Старший записал, глядя на примерно такого волосатика, что «черви происходят из жира тараканов»[44]; увидев такой янтарь, он понял бы, что не только из жира, но и из самих тараканов.) На этом ископаемая летопись нематоморф и начинается, и почти заканчивается (еще они встречаются в эоценовых бурых углях Германии).