В начале кайнозойской эры (около 60 млн лет назад) коронулы (Coronula) и близкие к ним виды, вновь сократив размер известковых табличек, практически переселились на кожу акул, морских черепах и змей, а также китов. Время от времени киты пытались избавиться от весьма тяжкой ноши, оставляя среди острых подводных скал целые пласты коронул. Такие скопления известны в морских отложениях возрастом до 5 млн лет по периферии Тихого океана. (Интересная все-таки наука палеонтология: где именно чесались киты миллионы лет назад – и то может подсказать.)

Как известно, от сидячего образа жизни до паразитизма – один шаг. И этот шаг был успешно сделан усоногими, превратившимися в корнеголовых раков (Rhizocephala; от греч. ριξα – корень и κεϕαλη – голова). Личинка у них тоже похожа на остракоду, но, когда садится на что-то живое, не прирастает сверху, а врастает антеннулами в чужое тело (рис. 26.39.33). Дальше паразитические виды ведут себя весьма по-разному. Одни, например, через антеннулы запускают в порабощенного хозяина свои клетки, которые вырастают в червячка. Он ветвится, словно корни, оплетая внутренности жертвы и высасывая из них все соки. Участь последней обычно достается дальнему родственнику – крабу или раку-отшельнику. Снаружи, под брюхом хозяина, временами высовывается лишь небольшой мешочек, где формируются мозг в виде небольшого ганглия и женские половые железы, среди которых бродят карликовые самцы, похожие на амеб. (Видимо, ганглий на досуге решает самую важную задачу: когда размножаться.) Конечно, найти окаменевшие остатки такого паразита невозможно, но узнать, что именно данный краб от него пострадал, удается. У самцов позднемеловых и миоценовых крабов иногда наблюдается феминизация: брюшко расширяется, клешни, наоборот, мельчают, а совокупительные брюшные конечности исчезают совсем – все как у самки. (По современным крабам известно, что и ведут они себя, словно самки: заботятся о чужом потомстве в мешочке, как о своем собственном.) Такие превращения с самцом случаются, если в них поселился паразит и, пустив «корни», кастрировал хозяина. Значит, корнеголовые раки мучают своих жертв не менее 70 млн лет.

Рано или поздно склонность к паразитизму проявляется у всех (речь здесь идет о ракообразных, хотя, конечно…), но первым учеником в данном случае быть вовсе не обязательно. Высшие раки (Malacostraca; от греч. µαλα – совершенно и οστρειον – раковина), гордо неся свое высокое звание, к паразитизму склонялись не так часто. Именно эта весьма разнообразная группа (эуфаузииды, известные как криль, мизиды, кумовые, бокоплавы, равноногие, раки-богомолы, десятиногие и некоторые другие) составляет значительную долю пищевого рациона многих водных и околоводных обитателей – от рыбных мальков до гигантских акул, усатых китов и человека, а также разных птиц. Среди пернатых тех, кто предпочитает такой «сифуд», легко узнать по розовому и почти алому оперению: например, розовые чайка и фламинго. Каротиноидные жиры, придающие яркий окрас перьям, птицы сами не вырабатывают, но, поедая в больших количествах морских и озерных рачков, забирают пигменты, которые те накопили, поглощая некоторые водоросли.