— Я раньше тебя не видел. Я был знаком с пожилой дамой, жившей в вашей квартире, но она, мне кажется, уехала жить куда-то в провинцию…

— Да, это двоюродная бабушка… моей подруги. Мы переехали в эту квартиру в октябре.

Молчание.

— Тебе двадцать шесть лет, и ты живешь в квартире двоюродной бабушки молоденькой девушки, имени которой ты еще ни разу не произнес.

Он сказал это абсолютно бесцветным голосом, без всякого выражения. На слух это прозвучало убийственно.

Я ничего не ответил.

— Молоденькой безымянной девушки с четкой позицией относительно чистоты двора и оставленных у лестницы детских колясок.

Ну да… Мы говорим об одной и той же…

В его словах не было ни иронии, ни агрессии.

Он просто это сказал. Я потянулся за своим бокалом, потому что у меня внезапно пересохло в горле.

— Ян?

— Да.

— Как ее зовут, твою подругу?

— Мелани.

— Мелани… Добро пожаловать, Мелани, — пробормотал он, обращаясь к некоему фантому, блуждающему между мойкой и плитой. — И кстати, раз уж вы здесь, должен вам сказать, вечно спешащая мадемуазель, что все эти истории с мусорными бачками или плохо сложенным поливочным шлангом вовсе не так страшны. И даже коляски и самокаты, брошенные около лестницы, тоже совсем не страшны… Вы слышите меня, Мелани? И вместо того, чтобы по два раза в неделю звонить управляющему, заставляя его тратить время на эти никому не интересные досадные пустяки, лучше приходите к нам в гости — посидим, выпьем.

Он поднял в полумраке свой бокал и добавил:

— Потому что, знаете… Мелани, мы ведь все умрем, все… Мы все однажды умрем…

Я закрыл глаза.

Мы слишком много выпили. К тому же, мне не нужно было все это выслушивать. Мне не хотелось слушать гадости о Мелани, я и так все знал. Мне не хотелось видеть, как Исаак спускается с пьедестала, мне он нравился.

Я опустил голову.