На улице было холодно и ветрено.

– Ну что ж, тогда спокойной ночи, цыпленочек, – сказал Джонни и чмокнул ее в обе щечки.

Кипя от ярости, сама не зная почему, Элизабет сквозь дождь и ветер пошла к автобусной остановке. В конце концов, Джонни очень редко отвозил ее обратно домой или забирал ее из дома. И все же на сей раз в его поведении чувствовался некий расчет: раз ты не хочешь пойти со мной в кроватку, то останешься под ледяным дождем.

Элизабет села на последний автобус.

– Такой холодной погоды давненько не было, – заговорил кондуктор.

– Да, – вяло откликнулась Элизабет, не чувствуя никакого желания общаться.

Она пыталась убедить себя, что не имеет права сердиться на Джонни. Он всего лишь следует своим правилам, это она сама вышла за рамки.

– Аж с тысяча восемьсот девяносто пятого года такого не бывало, слышали?

Элизабет улыбнулась, сказав себе, что вежливость никогда не помешает.

– Откуда вы знаете?

– В газетах писали. Если вы не видели, то, должно быть, либо с луны упали, либо по уши влюбились. Влюбились?

– Именно так! – засмеялась она.

– Тогда ему не следует позволять вам возвращаться домой на автобусе в одиночку в такое позднее время. Когда увидите его в следующий раз, передайте ему это от меня.

– Хорошо, обязательно, – заверила Элизабет, удивляясь, как так получается, что почти все на свете, включая случайных кондукторов, думали, что она влюблена в Джонни.

…Если я однажды остановлюсь, то уже не начну снова, и ты права: именно ты поддерживаешь отношения, рассказываешь мне все, а я наглухо замкнулась. Ну так вот. Что я делаю целыми днями? Теперь я снова работаю в лавке О’Конноров и счастлива. Что я раньше делала целыми днями? Плакала, бродила по дому, снова плакала. Умывалась и шла к мамане. Возвращалась домой. Ждала Тони. Чем мы занимаемся, когда Тони приходит домой? Да по-разному. Если он возвращается до полуночи, что бывает нечасто, мы обычно ругаемся. Он пьян, не в духе и приходит домой только потому, что не подвернулось ничего получше: ни вечеринки с Шеем, ни мероприятия в гостинице. Он заявляет, что я его пилю, и это правда, я говорю, что он пьян, и это тоже правда. Затем мы идем спать. Впрочем, по большей части он возвращается домой уже после того, как я ложусь спать в полночь. Или вообще не возвращается. Мы не зовем к себе гостей. Когда-то его мать приходила на чай, но теперь притворяться нет смысла даже с ней. Нас в гости тоже никто не зовет. Возможно, Тони приглашают куда-то в два часа ночи, но мне он про такое не говорит, и не думаю, что вообще помнит. Что там дальше… ага, секс. Полагаю, католикам позволено говорить о нем, если они им занимаются. Я до сих пор не знаю, что такое секс, поэтому и рассказать нечего. Мы так и не стали мужем и женой по-настоящему, у нас ничего не вышло – ни разу. Мне кажется, причина в том, что Тони импотент, хотя, возможно, дело в том, что изначально мы не научились делать это правильно, а потом Тони стал так сильно пить, что у него все равно ничего не получается. Вот как-то так. Ты спрашивала меня, нравится ли мне секс, а я понятия не имею, но думаю, что понравился бы, ведь все остальные, похоже, в восторге. Собираюсь ли я заводить ребенка? Ну, нигде не написано, что над Килгарретом не может появиться звезда и случиться еще одно чудо, однако до сих пор Святой Дух мне никаких посланий не передавал. У мамани плохо со здоровьем. Она не признается, но бывают дни, когда она выглядит совсем желтой и больной. Она ссылается на погоду, на перемены в жизни или на несварение, но я бы хотела, чтобы она сходила к врачу. Как видишь, я хочу, чтобы все ходили по врачам. С папаней все хорошо, просто слишком много работы, и он рад, что я вернулась в лавку. Он ссорится с Имоном на ровном месте. Хотела бы я рассказать ему, какие бывают настоящие причины для ссор, но едва я завожу разговор о Тони, как все закрывают рот на замок. Морин еще и тридцати двух не исполнилось, но она уже выглядит на семьдесят и ведет себя как старуха. Семейка Дейли – истинные дьяволы. Ниам приезжает домой каждые вторые выходные, выставляя напоказ фирменный шарфик Университетского колледжа Дублина, и так самодовольно ухмыляется, что хоть на стенку лезь. Она и ее подружка Анна Барри воображают себя крутыми только потому, что учатся в колледже. Я как-то съязвила, что мы все могли бы туда поступить, если бы захотели, и что она выглядит очень глупо, когда корчит из себя гения. Она ответила, что никому из нас мозгов не хватило сдать экзамены в колледж. И тут не поспоришь. Должна признаться, меня дико раздражает, что именно сопливая зазнайка Ниам получит диплом университета. Много лет назад ты была права. Мне и в самом деле следовало заняться учебой, но тогда было столько всего, что мне следовало бы сделать, а главное, чего не следовало бы делать. У Донала все хорошо. Я говорила тебе, что Мориарти им ужасно довольны и в аптеке он почти как настоящий медик? На днях я слышала, как одна женщина приходила к нему посоветоваться насчет растираний и отказалась разговаривать с мистером Мориарти, требуя юного джентльмена в белом халате, который в прошлый раз вылечил ее ребенка. Донал, разумеется, обожает свою работу. Жизнь лучше не станет, все будет только хуже. От меня ожидают, что я буду покрывать пьянство Тони. Если он плохо выглядит на людях, то виноватой сделают меня, честное слово! Это я плохая жена и не забочусь о нем. Помнишь доктора Линча? Могу поклясться, что тогда все говорили, будто виновата его жена, поскольку она зануда и ему неуютно с ней дома. Она уже умерла, но я бы хотела пойти на кладбище, выкопать ее из могилы и попросить прощения за то, что когда-то думала про нее такое. Конечно же, я приеду на твою свадьбу. Надеюсь, Тони не поедет, и не думаю, что мамане позволит здоровье, а у папани найдется время. Морин, скорее всего, слишком замучена делами, но она может обрадоваться приглашению, чтобы покрасоваться перед семейкой Дейли. Я бы очень не хотела, чтобы Ниам поехала. Ей и так много чего в жизни хорошего досталось, обойдется без приглашения на шикарную свадьбу в Лондоне. Донал будет в восторге и с удовольствием бы поехал, так что, пожалуйста, не забудь его пригласить. Отправлю-ка я это письмо, не перечитывая, а то решу, что совсем уже спятила… Целую, Эшлинг