– Это опять вы?! – недовольно восклицает хозяйка. – Я ведь уже объяснила вам, что не знаю никакую Дженну.

– Я поняла. Простите, что снова беспокою вас. Но недавно я получила печальные известия о ней. И хочу кое в чем разобраться. – Я тру пальцами виски. – Вы можете сказать мне, когда купили этот дом?

За спиной у меня звучит саундтрек к лету: соседские дети визжат, скатываясь с горки, за забором воет собака, стрекочет газонокосилка. Слышно, как вдалеке сигналит грузовик с мороженым. Словом, на улице кипит жизнь.

У женщины такой вид, будто она готова захлопнуть дверь у меня перед носом, но, видимо, что-то в моем тоне заставляет ее пойти навстречу назойливой посетительнице.

– В двухтысячном, – отвечает она. – Мы с мужем тогда еще не были женаты. Женщина, которая раньше здесь жила… э-э-э… скончалась. – Она смотрит вниз, на своего сына. – Мы не любим говорить об этих вещах при нем, если вы понимаете, что я имею в виду. Он у нас мальчик впечатлительный, с богатым воображением, иногда из-за этого даже не спит по ночам.

Люди всегда боятся того, чего не понимают, поэтому облачают загадки в одежды, которые делают их понятными. Впечатлительная натура. Богатое воображение. Боязнь темноты. Может быть, даже психическое заболевание.

Я сажусь на корточки, чтобы оказаться лицом к лицу с малышом, и спрашиваю:

– Кого ты видишь?

– Бабушку, – отвечает он, – и девочку.

– Они не сделают тебе ничего плохого, – успокаиваю я его. – И они настоящие, кто бы что ни говорил. Они просто хотят пожить в твоем доме, как другие дети в садике хотят поиграть в твои игрушки.

Мать оттаскивает его от меня и пыхтит:

– Ну все, я вызываю полицию!

– Если бы ваш сын родился с синими волосами, хотя в вашей семье ни у кого никогда таких не было и вы не понимали бы, как подобное вообще возможно, потому что в жизни не встречали таких детей, то продолжали бы любить его? – Женщина начинает закрывать дверь, но я кладу руку на косяк и настойчиво требую ответа. – Вы продолжали бы любить его?

– Конечно, – сдержанно отвечает она.

– Так вот, это ровно то же самое, – говорю я.

Снова сев в машину, я достаю записную книжку и пролистываю ее до последней страницы. Запись Дженны очень медленно, как будто распускают стежки на ткани, исчезает.

Как только я заявляю дежурному сержанту, что нашла человеческие останки, меня сразу же отводят в кабинет к детективу Миллсу. И я сообщаю этому юнцу, который, судя по всему, еще совсем недавно начал бриться, всю информацию, какой владею.

– Если вы пороетесь в архиве, то обнаружите дело, которое расследовали в две тысячи четвертом году, о гибели сотрудницы слоновьего заповедника. Полагаю, там тогда же умер еще один человек.