Прежние мамины слова о прощении обретают новое значение, когда стоишь над могилой женщины, так и не сумевшей сказать «прости», кроме как единственным доступным ей способом: в истории, записанной на бумаге.

«Прости, Натан. Мне очень жаль».

Я знал, что родителей Милы звали Марта и Хэнк, просто не знал, что полное имя отца – Натаниэль. Глядя на общее надгробие четы Генри, я размышляю: ругала ли Мила себя за то, что покинула отца? жалела ли, что не осталась? терзалась ли весь остаток жизни, виня себя в его смерти?

– Это не твоя вина, – говорю я вслух.

И возвышается над костями моей любимой писательницы бессмертное древо, я чувствую его корни у меня под ногами, пульсирующие и по-прежнему живые, они поднимают невысокий растрескавшийся камень с земли к небесам, и там, в ослепительной синеве, тысяча забытых имен сливаются в единую нескончаемую песнь Милы Генри.

«И пусть ты именно от меня услышишь, что это не твоя вина».

Обратно мы едем притихшие. Я смотрю в окно и думаю: как грустно, что нам известна только та информация, которую решат открыть нам хранители истории. Видимо, им наплевать на героев, которые уже умерли. И хотя мне обидно за Милу Генри, не могу отрицать особой близости, причастности, которую я ощутил у ее надгробия, не упомянутого в буклетах и вообще мало кому известного.

Люди могут что угодно опошлить, только дай им волю.

Я закрываю глаза, прислоняюсь лицом к стеклу и думаю о надписи на могильном камне Милы Генри: «За тишину между ними». Может, даже полезно оказаться в другом измерении. Может, события, которые я пережил под гипнозом, разговоры и поступки, вся та жизнь, которую я считал украденной, – может, это были только слова, а теперь я нашел тишину. И может, теперь я возьму эти фантомные месяцы, сложу стопочкой на столе и надпишу: «Черновик», зная, что получилось не лучшим образом, но ничего страшного. Всегда можно переделать.

Внезапно меня будит звонок маминого телефона. Она проверяет входящие.

– Твой папа, – сообщает она и отвечает ему: – Привет. Да, у нас все отлично. Доберемся домой около полуночи.

Когда засыпаешь при свете дня, а просыпаешься в темноте, это ужасно выбивает из колеи.

– Ясно, – говорит мама отцу.

У меня в кармане тоже жужжит телефон.

– Ясно, и что теперь?

У меня два пропущенных звонка от Вэл и текстовое сообщение: