– Что такое, Вирджиния? Я недостаточно хороша для ваших нарядов?

– Нет, – бормочет мать. – Просто некоторые из них – исключительная редкость. Эти платья нуждаются в бережном обращении…

– Как насчет вот этого? – интересуется Ханна. – Оно как раз из разряда музейных экспонатов?

Она выдергивает платье из шкафа и прикладывает к себе.

– Как я смотрюсь? Меня несколько минут назад осенило: почему бы не надеть на ужин одну из ваших музейных реликвий? Вы ведь не возражаете, Вирджиния?

Она выхватывает из гардероба еще несколько вешалок, разрывая обертки и сдирая полиэтиленовые чехлы. Часть одежды швыряет прямо на пол, что-то летит на кровать или на туалетный столик.

Мы с матерью бессильно смотрим, как вокруг нас падают платья. Тихо шуршит полиэтилен. Грустные звуки: словно та жизнь, к которой мы привыкли, испускает последний вздох. Похоже, Ханна не намерена останавливаться, пока не опустошит оба шкафа. И вдруг она замирает.

– Вот это! Я ведь его однажды уже надевала, Вирджиния. Вы в курсе? Я тогда вытащила его из гардероба и примерила. Впрочем, не только его, но это платье – мое любимое. Видела, как смотрел на вас Александер, когда вы его выбирали. Кстати, я в нем выглядела просто потрясающе. Почему бы мне на нем не остановиться? Сами увидите.

Ханна вылезает из своего платья и остается в одном шелковом нижнем белье с кружевами. Я отвожу глаза, а она старается, надевает чужое платье. Наклоняется, подбирая подол, и нашитый на лифе бисер цепляется за ее волосы. Ханна рывком высвобождает локон. Надеюсь, ей больно, однако она не прекращает попыток натянуть платье на живот и дальше, на бедра.

– Застегните! – приказывает она.

Я поднимаю вверх бегунок замка, но идет он с трудом – наряд слишком обтягивает фигуру шантажистки. Мне противно видеть, как прекрасная ткань облегает чужую кожу – так и хочется быстрее отдернуть руку.

– Ты всегда была полнее меня, Ханна, – язвит мать.

Няня напрягается, а я, наконец совладав с замком, делаю шаг назад.

Ханна с удовольствием разглядывает себя в зеркале, поворачиваясь то одним боком, то другим и принимая картинные позы.

– Так же чудесно, как и тридцать лет назад! А знаете, когда мне было еще лучше, Вирджиния? Знаете, когда я почувствовала себя настоящей леди Холт?

Мать молчит, уставившись ей в глаза, а на щеках Ханны расцветает румянец. Она наслаждается минутой триумфа.

– Когда в меня входил ваш муж, – заканчивает негодяйка.

– Немедленно прекрати! – требую я. – Довольно!

– Это не тебе решать, милая.

– Пожалуйста… Мы сделаем все, что ты скажешь.