Громвель. Люциус Громвель.

Я внимательно смотрел на написанное. На миг я забыл о боли, о зуде и об усталости. Записка сэра Филипа Лимбери, обращенная к Хэксби, и стихотворение, которое мы с Кэт нашли в вещах Табиты, служанки госпожи Хэмпни, были по-прежнему у мистера Уильямсона. Но я хорошо запомнил, как они выглядели. Три бумаги были написаны в разное время и при разных обстоятельствах. Тем не менее они выглядели так, будто их написал один человек, хоть я и знал, что это не так: Лимбери написал записку Хэксби, а Громвель выписал пропуск для Мириам.

Разве удивительно, что их почерки схожи? Оба учились у тех же учителей с детства: они росли вместе и были закадычными друзьями в школе и в университете. Возможно, они научились писать под руководством одного учителя.

В таком случае почерк, каким было написано стихотворение, украденное у Геррика – «Когда в шелках моя Селия ходит», – может принадлежать как одному, так и другому. Что касается буквы «Л» под стихотворением, она может обозначать Лимбери, как мы считали до сих пор, так и с такой же вероятностью – Люциус.

Я вернул пропуск Мириам. Сэм налил ей остатки эля. Это был крепкий напиток – ее лицо раскраснелось, а дыхание участилось. Я поднес шиллинг к ее лицу. Она уставилась на него, как кошка на мышку.

– Я бы предпочел, чтобы мистер Громвель не узнал, о чем мы говорили.

Она яростно затрясла головой:

– Я не скажу, клянусь. Он такой вспыльчивый, сэр. Он готов побить служанку, едва взглянув на нее. Представьте, вчера он ударил человека, который ему прислуживает, выбил ему зуб. А все из-за того, что был не в духе, потому что рука болит и из-за этой бешеной собаки, так он…

– Что? – резко сказал я.

От резкого тона она сама сжалась, как собака.

Я смягчил голос:

– Мириам, у меня случайно получилось так громко. Так что за собака? Расскажи мне.

– Укусила его за руку. Прокусила до кости, как сказал его слуга. И кровь текла, как из резаного поросенка.

– Когда это было?

– Позавчера. Мистер Громвель боялся, что собака бешеная и он сам взбесится и будет бегать по улицам с пеной изо рта. – Она поежилась, испытывая видимое удовольствие. – Будет выкрикивать ругательства уважаемым людям и кусать их, и те тоже станут бешеными… – Удовольствие сошло с лица Мириам. – Но он пока еще не стал бешеным. Может, и собака-то бешеной не была. Может, просто его возненавидела.

Благоразумие лучше бессмысленного самоотречения, решил я, для всеобщего блага, а не только моего.

Поэтому на всякий случай я зашел в аптеку на Флит-стрит и принял умеренную, тщательно рассчитанную дозу лауданума. Сэм косо на меня посмотрел, или мне так показалось. Я обругал его, велев держать свои взгляды и мысли при себе, и вышел из лавки, полный праведного негодования.