Он достал из сарая удочки, сунул за пояс рыбацкий нож в ножнах из коричневой кожи.
Мы уселись бок о бок на причале. Деревянные планки – потрепанные жизнью, как и мы, – были на удивление удобными. Я почувствовала на себе взгляд Марлоу и покачала головой:
– Нет. Не начинай. Не сейчас.
Закинув удочку, я демонстративно уставилась на зеркальную поверхность озера. В уходящем свете гребни мелкой зыби, окрашенные в темно-синие и розовые оттенки, отливали металлическим блеском.
Марлоу понимающе кивнула.
Мы не могли разговаривать. Только не здесь.
Папа вытащил из воды судака. Рыбина дважды подпрыгнула на досках, прежде чем он снял ее с крючка, а затем выпотрошил прямо на месте. Нож с треском вспарывал плоть. По отцовским рукам текла розоватая жидкость. Он поймал второго судака и проделал с ним то же самое.
Когда мы вернулись к дому, уже стемнело. Отец развел костер и приготовил решетку для рыбы. Жар пламени обжигал щеки, опалял крошечные волоски на коже. Я потерла лицо и внезапно ощутила прилив голода.
Белое мясо расслаивалось во рту. Я жадно глотала его, запивая вином. После второго бокала я откинулась на спинку кресла и заметила, что папа наблюдает за мной поверх огня. Вокруг его лица плясали искры. В отсветах пламени он походил на шамана, творящего над нами чары.
Марлоу сидела умиротворенная. Она не пила и почти ничего не ела. Я завидовала ее свободе. Ее способности возвращаться снова и снова, еще более сильной. Чище и прекраснее, чем когда-либо. Она была неудержима. Существо, которое невозможно укротить.
Я же, напротив, была сломлена во всех отношениях. Проиграла в схватке со смертью еще до того, как умерла. Женщина, которая потеряла все, что имело для нее ценность.
– Только посмотри на себя, – пробормотала я. Бокал едва не выскользнул у меня из руки.
– Что?
– Я говорю, посмотри на себя.
Она обратила на меня уставший взгляд.
– Айла, ты многого не знаешь.
– Я знаю достаточно. – Я вылила в себя остатки вина.
– Нет… ты не понимаешь. Мне нужно кое-что тебе сказать… – Марлоу перевела взгляд на папу. Тот встал.
– Мне все равно. Что бы ты ни сказала, это ничего не изменит.
– Ох, Айла…