Она казалась еще безмятежнее. Как будто принимала от меня комплимент, купалась в нем. Горячая волна обожгла мне лицо. Все, за что я ее ненавидела, все, в чем ее обвиняла, вспыхнуло с новой силой. Мне захотелось испепелить ее на месте.

– «Ох, Айла…» – передразнила я. – Бедная-несчастная Айла, которая потеряла все. Ты хоть представляешь, каково это? Просыпаться каждое утро, превозмогая боль? А когда у меня наконец появляются силы встать и выйти на улицу… первое, о чем все думают, – не твоя ли я сестра.

– Нет. Не представляю.

Ее глаза наполнились грустью. Или любопытством?

Сомнения разожгли мою ярость с новой силой.

– Хватит! – Я почувствовала на плече папину руку и стряхнула ее. – Хватит! Прекрати!

Марлоу покачала головой:

– Думаешь, Мони этого хотела бы? Или Сойер?

Из моего горла вырвался рык.

– Не произноси их имен! Не произноси его имени!

Раздался звук бьющегося стекла. Я посмотрела вниз, на свою пустую дрожащую руку. К горлу подступили рыдания. Развернувшись, я ушла в дом. Спотыкаясь, поднялась по лестнице, кое-как добрела до своей комнаты и повалилась на пол, всхлипывая, судорожно сжимая и разжимая кулаки. Наконец, опустошенная, я уснула.

Когда я очнулась, в доме было темно. В костре шипели догорающие угли.

Я спустилась по каменным ступенькам и обхватила себя за плечи. Ночью на озере было холодно, от него веяло безысходностью. Я уже повернулась, чтобы уйти в дом, когда услышала крик.

Не успев набрать силу, крик оборвался – ножницы перерезали нить.

В конце причала кто-то стоял.

Я неуверенно двинулась вперед, мягко ступая босыми ногами по истертым доскам. Фигура в конце пирса наклонилась. Я пошла быстрее, затем побежала.

Мои руки метнулись вперед. Будто знали еще прежде, чем я его увидела. Знали, что он с ней делает.

Он встал на одно колено, словно в молитве, а затем распластался поперек причала, как на железнодорожных путях. Его тело сотрясалось в пылу борьбы.

Волны игриво плескали о причал, пока ее руки молотили по поверхности воды, отыскивая путь наверх.