— Да, — говорю я. — Но почему…
— Папа должен был прилететь назад вместе со мной, — объясняет он. — Мне было четыре года, и предполагалось, что я проведу там две недели. Но потом он решил, что ему нравится быть папашей — к тому времени у него появилось еще двое детей — и что все его дети должны жить вместе этакой счастливой дружной семейкой. И тогда он позвонил маме и сказал, что я не вернусь.
— Она, наверное, пришла в ужас!
— Да. Тогда у нее уже были магазины и дела шли в гору, а ей пришлось лететь за мной и везти меня домой. Так что, — с мрачной улыбкой добавляет Ник, — вы можете себе вообразить, какой была ее реакция, когда я сообщил, что по собственной воле отправляюсь на другой конец света.
Я киваю, обдумывая. Праздничная гирлянда, которую я повесила на кухне, наполняет помещение мягким золотистым светом. Сегодня Ник, с коротко подстриженными волосами, в голубой рубашке и джинсах, выглядит особенно красивым, и я понимаю, что буду скучать по нему больше, чем предполагала.
— А сколько вам тогда было — около сорока? — Я понимаю, что разлука в любом возрасте тяжела, но все-таки это не одно и то же.
— Без особой разницы, — замечает он. — Думаю, она была в ярости, которая до сих пор время от времени прорывается в ней. Но дело не в этом… — Он замолкает и смотрит на меня. — То есть это не единственная причина, почему я хочу вернуться.
Я непонимающе смотрю на него. Болтовня и смех в гостиной, похоже, прекратились.
— Вы хотите сказать, что снова собираетесь в гости?
Ник улыбается и качает головой.
— Я не имею в виду «погостить». Я… — Он моргает, его серо-голубые глаза встречаются с моими, и ощущение такое, что еще секунда — и мое сердце перестанет биться. — Я имею в виду навсегда, Вив.
Я смотрю на него во все глаза и не могу осмыслить сказанное.
— То есть вы возвращаетесь жить в Глазго?
— Да, — кивает он, — я так решил.
— Когда? — выпаливаю я, не задумываясь о том, насколько нетерпеливо это звучит.
— Точно не скажу, — отвечает Ник. — Надо еще много чего уладить, но надеюсь, что скоро. — И он улыбается так, что у меня становится радостно на сердце. — Но только пока никому не говорите, хорошо?
Я смотрю на него в этом мягком теплом свете и едва могу сдержать ликование.
— Хотите, чтобы у меня был
— Это ненадолго, — он берет меня за руку и пожимает ее. — И, пожалуйста, никогда не проговоритесь ей, что узнали об этом первой.