– А вскрытие ему делали?

– С чего бы это нам было его вскрывать?

Меццанотте не сдержал гримасы разочарования.

– Вы можете сказать мне, кто регулярно приходил к нему в гости?

– Кроме дочери – причем очень редко – на моей памяти больше никого.

– А был ли здесь кто-то, с кем он был особенно хорошо знаком? Не знаю, медсестра, другой обитатель вашего заведения…

Мужчина нахмурился, пытаясь вспомнить.

– У него было не так много друзей. Как я уже говорил, он был непростым человеком: сварливым и злым. Но всегда играл в карты или во что-нибудь еще с синьорой Бальбиани.

– Эта синьора все еще у вас? Могу я с ней поговорить?

– Конечно; сейчас вы можете найти ее в общей комнате, дальше по коридору. Вы без труда узнаете ее – она одна из тех, кто одет так, словно сейчас середина зимы.

Меццанотте поблагодарил служащего и понесся в указанном направлении. Когда он вошел в грязное голое помещение, его дыхание сперло от вони. Кто-то здесь, должно быть, обделался уже неизвестно сколько времени назад. Все присутствующие старики с надеждой посмотрели на него. Как только поняли, что он направляет взгляд на женщину, сидящую в стороне перед столом с нардами, они разочарованно отвернулись: одни – в сторону телевизора на стене, другие – в сторону окон или пустоты. Эти бедные люди казались предоставленными самим себе и отчаянно нуждались в компании.

– Синьора Бальбиани? – обратился Рикардо к пожилой даме, которая, несмотря на жару, укутала плечи тяжелой шалью, а на голову натянула шерстяной чепец.

– Я за нее, – ответила она, разглядывая его с живым любопытством.

– Меня зовут Рикардо Меццанотте, я инспектор полиции. Не найдется ли у вас для меня несколько минут?

– А вы как думаете, инспектор? – ответила женщина и указала ему на стул на другом конце журнального столика.

Меццанотте улыбнулся и сел напротив нее.

– Мне сказали, что вы были хорошо знакомы с Тито Кастрилло, – начал он.

– Не совсем. Мы не были друзьями или даже приятелями. В конце концов, я ведь в юности во время войны была партизанкой-связисткой, а он – убежденным фашистом. Но мы каждый день играли в нарды. Вы даже не представляете, как он помогал мне скоротать время. Тито был единственным, кто умел прилично играть, теперь же я вынуждена делать это сама… – Вдруг ее лицо озарилось радостью. – Но вы же, наверное, знаете правила? Мы могли бы сыграть партию прямо сейчас…

– Нет, синьора, извините, никогда в жизни не играл, – признался Меццанотте. – Расскажите мне немного о нем, каким он был в жизни?

– Жизнь не была добра к Тито, сделав его озлобленным, желчным стариком. Но если вы спросите меня, то, на мой взгляд, он – по крайней мере, отчасти – заслужил это. Он не был приятным человеком, и я подозреваю, что в молодости совершил несколько очень плохих поступков.