– А вы помните, чтобы он когда-нибудь упоминал имя Драго?

– Думаю, да, несколько раз. Кажется, они вместе воевали… но это все, что я знаю.

– Вы случайно не знаете его имя?

Синьора Бальбиани покачала головой.

– Если он и называл мне его, то я его забыла. Моя память, к сожалению, уже не та, что раньше.

– Каким он был накануне смерти? Вел себя нормально, был ли в своем обычном настроении?

– Ну, несколькими неделями ранее он потерял свою дочь, и, хотя они не были очень близки, это расстроило его, как вы можете себе представить.

– Конечно. И, не считая траура, с ним не происходило ничего странного, необычного?

– Я так не думаю, – холодно ответила старушка, но потом поправилась: – На самом деле, конечно, было кое-что. Кроме его дочери, приезжавшей сюда время от времени, к нему никто никогда не приходил. Вот почему я была поражена, когда за короткое время к нему приезжали дважды.

Меццанотте стал слушать более внимательно.

– Два визита? Одного и того же человека?

– Нет, двух разных людей.

– Не могли бы вы мне их описать?

– Боюсь, что нет; я видела их только мельком, и, как я уже сказала, моя память…

– А не подскажете их возраст, хотя бы приблизительно?

Синьора Бальбиани покачала головой.

– Он тогда не рассказывал вам, кто они такие и что им нужно? – проявлял настойчивость Меццанотте.

– Ни слова. Кроме того, мы же с ним мало общались. В основном просто играли. Но знаете, после этих визитов он постоянно вспоминал старые истории из своего прошлого.

– Какие истории?

– Так и не вспомнить… Он постоянно проклинал свое невезение. Жаловался на то, что когда-то давно у него был шанс изменить свою жизнь. Если б тогда все было правильно, говорил Тито, он никогда не сгнил бы в этом тупом хосписе, как блохастая собака, прикованный к инвалидной коляске. Но все пошло не так, и он не только не разбогател, но и лишился ног.