– Я ни на чьей стороне. Здесь не может быть сторон.

Сердце бешено колотилось.

– Она скрыла от нас, что папа болен!

– Не Анна-Кейт должна была об этом рассказать, а он сам. Если на кого и сердиться, то только на Джеймса.

– Как ты можешь так говорить! Папа при смерти!

– Это не снимает ответственности за его поступки. Он сделал свой выбор еще полгода назад. Анна-Кейт тут ни при чем.

Моя душа разрывалась.

– Почему он ничего не сказал?

Мама протянула ко мне руки, но я отшатнулась. Если она сейчас меня обнимет, я не выдержу, расплачусь и сойду с ума от горя.

– Анна-Кейт ни в чем не виновата. Никто не виноват. Ты не находишь, что в точности повторяешь мои ошибки, Натали? Ты обращаешься с Анной-Кейт так же, как когда-то я – с Иден Кэллоу. Сваливаешь на нее всю вину, чтобы тебе стало чуть легче. Но я знаю по опыту: это не выход. Тебе больно, потому что ты любишь папу. И единственный способ умерить боль – любить его и дальше. Даже когда его не станет.

Захотелось зажать уши и во все горло запеть «ля-ля-ля!». Надо выбраться отсюда. Кислорода не хватает. Я задыхаюсь. Тону.

– Мне пора, – выдавила я и, схватив дочку на руки, выбежала из дома.

– Пока! – закричала Олли.

Вместе с жарким ветерком до меня долетел мамин голос:

– Бежать бесполезно, Натали. Это еще никому не помогало. И не поможет.

Я ощупью добралась до летнего домика. Куда пойти? Где укрыться? Мне нужен воздух. Нужен простор…

Я уже поднималась на крыльцо, когда меня кто-то окликнул:

– Натали?

– Пливет-пливет! – немедленно отозвалась Олли.

– Привет, солнышко!